Заяц, жаренный по-берлински

 

 

Начало июня 1941-го года в Москве выдалось жарким. Единственное окно в комнате Ломовых было распахнуто настежь почти круглые сутки.

У окна, за обеденным столом, сидел сын Петра Егоровича Ломова Ваня, которому месяц назад исполнилось двадцать лет. Ваня неторопливо заваривал чай и ждал к завтраку отца, умывавшегося в общей ванной коммунальной квартиры.

Дверь открылась, и в комнату зашел сам Петр Егорович, полностью облысевший к своим сорока девяти годам толстяк среднего роста, в брюках и майке, с полотенцем, перекинутым через плечо.

Ваня повернул голову в его сторону.

- Давай завтракать, бать! Я чай уже заварил.

Повесив полотенце на спинку кровати, Ломов тоже уселся за стол. Взгляд Ломова уперся в фотографию покойной жены, стоящую на краю стола. Петр Егорович вздохнул. Взглянул на Ваню. Кивнул на фотографию.

- В субботу будет год по матери. В церковь надо сходить.

- Я не смогу. У нас на заводе субботник.

- Ну, не до ночи же?

- Часов до пяти.

 

Советский солдат-повар полевой кухни

 

- Вот на вечернюю и сходим.

Помявшись, Ваня посмотрел на отца почти с мольбой.

- Бать, может, ты сам, а? Я заявление подал, в институт, на заочное. По направлению от завода. На следующей неделе будут рассматривать. Если меня кто из наших увидит в церкви...

Ломов сердито засопел.

- Не увидят. Все твои ее за версту обходят, - уверенно произнес Ломов. - А свечи за упокой души поставить надо. И молебен заказать.

Ваня нехотя, но послушно кивнул головой.

 

***

 

В подсобке для поваров ресторана "Метрополь" у одежных шкафчиков стояли, переодеваясь, два закадычных друга - Ломов и его ровесник Синдяшкин, маленький и тощий. Уже надев белоснежную униформу, оба натягивали на головы поварские колпаки.

Ломов повернулся к Синдяшкину.

- На футбол в воскресенье пойдем? "Спартак" с ЦДКА!

- Пойдем, - Синдяшкин хмыкнул. - Если пообещаешь...

- Что?

- Что когда забьет "Спартак", не будешь орать, как бешеный. У тебя же не глотка, а... После прошлого матча я неделю на левое ухо не слышал.

Ломов улыбнулся.

- Ладно.

Закончив переодеваться, оба направились к выходу из подсобки.

 

***

 

В просторной кухне ресторана, за стойкой для выдачи блюд официантам, склонился над кастрюлей у большой плиты Ломов. У соседней плиты колдовал над шкварчащей сковородой Синдяшкин.

Из обеденного зала в коридор перед стойкой зашел метрдотель в черном фраке и белой рубашке с галстуком-бабочкой. Метрдотель помахал Ломову рукой.

- Егорыч!

Ломов поднял голову от плиты и посмотрел на Метрдотеля.

Тот кивнул головой в сторону обеденного зала.

- К директору!

Ломов и Синдяшкин переглянулись. Ломов удивленно пожал плечами.

 

***

 

Директор ресторана "Метрополь" Феофанов, в сапогах и кителе военного покроя, сидел за своим рабочим столом, нетерпеливо постукивая по столешнице костяшками пальцев.

В кабинет вошел Ломов. Следом за ним переступил порог метрдотель. Оба приблизились к столу. Ломов улыбнулся.

- Вызывали?

Улыбаться в ответ Феофанов явно был не настроен. Он пристально посмотрел на повара и кивнул на большой телефонный аппарат на краю стола.

- Знаешь, откуда мне только что звонили? Из наркомата иностранных дел.

Феофанов поднял вверх указательный палец.

- Посол Германии у нас будет ужинать! Сегодня.

Ломов невозмутимо хмыкнул.

- Ха, удивили! Да в Москве этих послов - как собак нерезаных.

Метрдотель за спиной Ломова прыснул от смеха. Феофанов, сердито нахмурил брови. Потряс в воздухе пальцем, уже грозя им повару.

- Ты, Ломов, того... Брось шутить.

Феофанов поднялся из-за стола.

- Дело - крайней политической важности. Граф Шуленбург хочет отметить у нас День Рождения супруги. Нельзя ударить в грязь лицом перед послом дружественной страны. Понимаешь?

Ломов вздохнул.

- Понимаю... Лучше бы они в наркомате узнали, что он любит. Что заказывать будет?

Заулыбавшись, Феофанов радостно махнул рукой.

- Да узнали уже! Есть у него одно любимое блюдо...

Директор ресторана торопливо схватил со стола лист бумаги и впился в него глазами.

- Заяц, жаренный по-берлински.

Оторвавшись от листа, он вопросительно посмотрел на Ломова.

- Ну? Умеешь?

- Чего там уметь? Берем да жарим - с морковкой и луком. Главное, про красную смородину не забыть. Ее всегда добавляют.

Феофанов довольно потер руками.

- Молодец! Знал, что не подведешь. Правду говорят: другого такого, как ты, во всей Москве не сыщешь.

Ломов самодовольно ухмыльнулся.

- Лет двадцать его уже не готовил. Но помню. При НЭПе в Москву инженеров немецких наехало... Они и заказывали. Помню, заяц этот тогда у нас даже был в меню.

Спохватившись, Феофанов перевел взгляд на метрдотеля.

- Ты тоже зайца в меню впиши. Срочно!

Метрдотель удивленно вскинул брови.

- Что, во все экземпляры?

- Не надо во все. Только в те, что послу понесешь. Так, чтоб было на видном месте. Крупными буквами!

Метрдотель послушно кивнул головой. Директор ресторана снова довольно потер руками, радуясь как ребенок.

- Посол меню раскроет - а там вот оно. Его любимое.

- Ну, а зайчатина? - поинтересовался Ломов. - Сами зайцы-то где? Из чего готовить?

- Будут тебе зайцы. Я с охотхозяйством уже связался. Заказал у них полдюжины. Чтоб с запасом, - Феофанов бросил взгляд на настенные часы, которые показывали около 15.00. - Поехали стрелять. К шести обещали доставить. А мне сказали, раньше восьми он ужинать не прибудет... Так что успеем.

Ломов удовлетворенно хмыкнул.

 

***

 

Военный повар из состава освободителей Чехословакии

 

На кухне у плиты склонился над кастрюлей, помешивая что-то, Ломов. Недалеко от него маячил, тоже занимаясь своим делом, Синдяшкин. На настенных часах было около 18.00.

Из обеденного зала в коридор перед стойкой для выдачи блюд, гремя сапогами, залетел Феофанов. В обеих руках он держал за уши тушки зайцев - маленьких и ужасно тощих.

Услышав гром сапог Феофанова, Ломов поднял голову и посмотрел на директора. Феофанов, победно размахивая тушками в воздухе, улыбнулся.

- Вот! Доставили!

Ломов степенно и неторопливо подошел к стойке. Посмотрел на зайцев. Лицо Ломова сердито вытянулось.

- Вы что? Издеваетесь?

Улыбка слетела с губ Феофанова.

- Мясо, мясо-то где? - спросил Ломов. - У этих же - только кожа да кости.

Ломов выхватил одну тушку из руки Феофанова и, скривившись, брезгливо поднес ее к глазам. Повернулся к стоящему за его спиной Синдяшкину и продемонстрировал заячью тушку ему. Синдяшкин тоже скривился. Ломов снова повернулся к Феофанову.

- Я, конечно, это приготовить могу. Но если такое подать на стол послу... Осрамимся, товарищ директор. На всю Европу.

Феофанов побледнел.

В коридор перед стойкой забежал метрдотель. Он подскочил к Феофанову и кивнул в сторону зала.

- Иван Игнатьич, прибыли!

- Кто? - отстраненно произнес директор.

- Посол. Граф Шуленбург! С гостями.

Феофанов протяжно застонал и покосился на настенные часы. Он был близок к обмороку.

- Как прибыли? - слабым голосом протянул Феофанов. - Почему? Они же должны были к восьми...

Метрдотель растерянно пожал плечами.

- Ну, не знаю... Проголодались, наверное. Я их в отдельный кабинет провел. Как вы и сказали. И заказ уже принял.

- К-какой заказ?

Метрдотель кивнул на тушки зайцев в руках у директора.

- Зайца жареного по-берлински. Посол как увидел его в меню, так весь от радости и засветился. Ждет!

Феофанов обреченно опустил голову.

- Все... Конец...

Метрдотель, еще не понимая, что происходит, удивленно вращал глазами. Феофанов поднял голову и с мольбой посмотрел на Ломова.

- Ломов, что делать?

Ломов напряженно морщил лоб. Встрепенувшись, Феофанов придвинулся к Ломову вплотную.

- Слушай... Кто-то мне говорил, что у кошек мясо того... От заячьего не отличишь, - директор понизил голос. - Тут у нас в ресторане котов полно. Жирные! Может, мы их послу... Вместо зайцев?

Ломов, отшатнувшись в сторону, посмотрел на Феофанова, как на сумасшедшего.

- Ну, Вы даете! - Ломов возмущенно потряс головой. - Чтобы посол да не отличил? Да ежели он поймет, что ему принесли не зайца... Тогда не просто осрамимся. Скандал получится. Международный.

Едва не плача, Феофанов в отчаянье всплеснул руками.

- Что же делать-то? Что?

В глазах Синдяшкина мелькнуло созревшее решение. Он подскочил к стойке и решительно облокотился об нее.

- В зоопарк надо ехать. Вот что.

- В какой зоопарк?

- В московский. Тут недалеко. На машине смотаетесь мигом. Уж там-то зайцы должны быть откормленные!

- Точно! Надо в зоопарк, - сказал Ломов.

- А дадут они зайцев? - засомневался Феофанов.

- Ха! Куда они денутся! Вы же сами сказали: дело крайней политической важности.

Феофанов со злостью швырнул тощие заячьи тушки прямо на пол, повернулся к Метрдотелю и решительно махнул рукой.

- Поехали!

 

***

 

По вольеру зоопарка, обнесенному клеткой, бегало несколько жирных зайцев. У клетки стоял, заслонив своим телом дверь в вольер и широко раскинув в стороны руки, убеленный сединой профессор Самарский в очках, съехавших на самый кончик носа. Прижавшись к двери спиной, он с ненавистью смотрит на молодого директора зоопарка Валуева, Феофанова и метрдотеля, которые замерли напротив профессора полукругом. Повернувшись к Феофанову и Метрдотелю, директор зоопарка сердито кивнул на Самарского.

- Ну, и зам по науке мне достался! До чего ж непонятливый! До чего упрямый!

Валуев снова повернулся к Самарскому.

- Аристарх Венедиктович, прекратите ломать комедию! Отойдите от клетки! Я же при Вас звонил в горком партии. Спросил - дать в "Метрополь" зайцев? Сказали - дать! Дело крайней политической важности. Сами слышали!

Самарский прижался к двери вольера еще сильнее.

- Слышал! Но не отойду! Так скоро весь зоопарк сожрут! И медведей - если медвежатинки захочется... И лосей! И черепах на черепаший суп пустят!

Директор поморщился.

- Ну, не надо преувеличивать!

Теряя терпение, Феофанов крикнул Валуеву:

- Да кто здесь, в конце концов, директор - Вы или он?!

- Я, я, - устало сказал Валуев и простер руки к Самарскому. - Отойдите, профессор! Добром прошу! Все равно заберем.

Вцепившись пальцами в прутья клетки, Самарский выставил вперед впалую грудь.

- Только через мой труп!

Директор зоопарка тяжело вздохнул.

- Через труп не будем. Но силу применить придется. Уж не обессудьте...

Он обернулся к двум здоровенным подсобным рабочим в спецовках, стоящим у него за спиной. Молча махнул головой в сторону Самарского. Рабочие, засучив рукава и выставив перед собой руки с широко расставленными пальцами, обошли с двух сторон директора зоопарка, Феофанова и метрдотеля, а затем начали грозно надвигаться на Самарского. Самарский, вцепившись в прутья клетки еще сильнее, с ужасом наблюдал за их приближением. Когда рабочие подошли к нему вплотную, Самарский истошно завопил:

- Варвары!!!

 

***

 

Бойцы 20-й танковой бригады у полевой кухни

 

В отдельном кабинете ресторана "Метрополь" за празднично накрытым столом восседали граф Вернер фон Шуленбург, его супруга, а также около десяти их гостей.

Дверь кабинета распахнулась. В него вошел метрдотель. Хорошо поставленным голосом он произнес по-немецки:

- Гебратене хазэ ауф берлин! (Заяц, жаренный по-берлински)

Шуленбург, его супруга и гости оживились.

Метрдотель отступил в сторону. В кабинет вплыл, как большой корабль, Ломов с подносом в высоко поднятой руке. Следом за ним вошел Синдяшкин еще с одним подносом. На подносах красовалось заказанное послом блюдо.

Шуленбург и гости восторженно захлопали в ладоши.

 

***

 

Недалеко от кинотеатра, утонувшего в вечерних сумерках, стоял Ваня. Озираясь вокруг и немного нервничая, он поглядывал на наручные часы. Увидев кого-то вдалеке, Ваня облегченно вздохнул и заулыбался.

К нему, тоже улыбаясь, подошла Варя - стройная, светловолосая ровесница Вани.

- Привет! - бросила Варя.

- Привет!

Оба смотрели друг на друга влюбленными глазами. Ваня потянулся губами к ее щеке, чтобы поцеловать, но Варя, отстранившись, стрельнула глазами по сторонам.

- Перестань. Люди же...

Ваня с сожалением вздохнул. Кивнул на здание кинотеатра.

- Ну что, пойдем?

Варя тряхнула челкой.

- Пошли!

Взявшись за руки, они направились к кинотеатру.

- На какой ряд билеты? - спросила Варя.

Ваня хитро улыбнулся.

- Будто не знаешь... Как всегда - на последний!

 

***

 

В полупустой пивной, за окнами которой было уже темно, устроились за круглым столиком усталые Ломов и Синдяшкин. Перед ними возвышались две кружки пива, а на аккуратно расстеленной газетке серебрилась чешуей сушеная вобла.

Синдяшкин взял кружку, поднес ее к губам и сделал большой глоток.

- Егорыч, может, пора о наших детках поговорить? Серьезно?

Ломов пожал плечами.

- Давай. У нас с тобой все серьезные разговоры - под пиво.

Синдяшкин поставил кружку на стол.

- Варя медучилище заканчивает, Ваня твой тоже на ногах стоит крепко. Встречаются третий год... Раз любят друг друга - давай их поженим! Он давно мылится. И она не против.

Ломов удивленно крякнул.

- Ванька что, ей уже предложение сделал?

- Да сделает! Оба только и ждут, когда им отцы отмашку дадут.

- Да, у обоих только отцы. Твоя бывшая, небось, уже и забыла, что у нее дочка есть. Как укатила со своим геологом... Семь лет назад..., - Ломов грустно улыбнулся. - Так больше носу и не казала. Даже не написала ни разу.

- Да Бог с ней! Не о ней сейчас разговор, - Синдяшкин пристально посмотрел на друга. - Ну, так что? Насчет Вани и Вари?

Ломов решительно махнул рукой.

- Ладно, раз такое дело... Осенью играем свадьбу!

 

***

 

Ломов с черпаком в руке и Синдяшкин замерли у плиты. За спинами поваров сгрудились еще несколько поваров. Перед стойкой для выдачи блюд столпилось около десяти официантов во главе с метрдотелем. Все мрачно и напряженно слушали голос наркома иностранных дел Молотова из радиоприемника на стене:

- Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковав нашу границу во многих местах и подвергнув бомбежке со своих самолетов наши города... Это неслыханное нападение на нашу страну, несмотря на наличие договора о ненападении между СССР и Германией, является беспримерным в истории цивилизованных народов... Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал заявление мне, как народному комиссару иностранных дел, от имени своего правительства...

Глаза Ломова налились кровью. Он с ненавистью сжал в кулаке черпак, словно готовясь им кого-то ударить.

Голос Молотова звучал из приемника все жестче и жестче:

- В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной... Советским правительством дан приказ нашим войскам отбить нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины... Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!

После выступления Молотова в воздухе на несколько секунд повисла тишина.

Ломов растерянно покачал головой. Обвел поваров и официантов злыми глазами.

- А мы его на прошлой неделе кормили, - протянул он. - Вот тебе и дружественная страна. Вот и договор о ненападении..., - Ломов сорвался на крик. - Да если б я знал - засунул бы ему того зайца...

Взмахнув черпаком, Ломов со злостью швырнул его в большую кастрюлю без крышки, стоящую сбоку. Черпак шмякнулся в варево, брызги которого полетели прямо в голову стоящего перед кастрюлей Синдяшкина. Жалобно скривив лицо, заляпанное густой, липкой массой, Синдяшкин возмущенно всплеснул руками.

- Ты что, Егорыч?!

 

***

 

Ноябрьским утром около тридцати солдат разного возраста в новеньких шинелях и с винтовками за плечами курили, переминаясь с ноги на ногу, у здания военкомата. Рядом с ними стояли их матери, отцы, братья, сестры, друзья...

Коротко стриженный Ваня в солдатской шинели и зимней шапке-ушанке, замер в стороне от них в обнимку с Варей, положившей голову ему на грудь. Ваня гладил по голове Варю, глаза которой были грустными и влажными. Недалеко от Вани и Вари понуро топтались Ломов и Синдяшкин.

Синдяшкин тяжело вздохнул.

- Так и не сыграли мы свадьбу...

На крыльцо военкомата вышел старший лейтенант. Окинул солдат начальственным взором и громко скомандовал:

- Становись!

Солдаты начали торопливо прощаться с родными и близкими, становиться в строй.

Оторвавшись от Вари, Ваня сделал шаг к отцу. Обнялся с Ломовым. Ломов похлопал его по плечу.

- Ну, давай, сынок.

Отстранившись от отца, Ваня крепко пожал руку Синдяшкину. Тот, грустно улыбаясь, тоже похлопал его по плечу.

Ваня снова вернулся к невесте, по щекам которой уже градом катились слезы. Ваня и Варя обнялись и поцеловались.

Старший лейтенант стоял перед строем, в котором не было только Вани. Офицер сердито повернул голову в его сторону.

- А ну в строй! Живо!

Ваня и Варя через силу оторвались друг от друга. Ваня сорвался с места и побежал к своему взводу. Встал вместе со всеми в строй.

Старший лейтенант скомандовал:

- Напра-во!

Солдаты выполнили его команду.

- Прямо - шагом марш!

Строй двинулся с места.

Родные и близкие солдат махали им на прощанье руками. Ломов, Синдяшкин и Варя - тоже. Ваня, обернувшись в строю и найдя их глазами, вскинул высоко вверх руку. Помахал ею в воздухе...

 

***

 

По улице, грустно опустив головы, брели Ломов и Синдяшкин.

Ломов вздохнул.

- Остался я один...

- Да я теперь тоже один, - отозвался Синдяшкин. - Почти... Неделями Варю не вижу. У нее в госпитале дежурства - чуть не каждую ночь.

- Немец к Москве рвется. А у нас в ресторане..., - Ломов поморщился. - Будто и нет войны. Каждый день народу полно. Пьют, гуляют...

- Особенно которые вчера... Англичане. Гужевали до часу ночи. Все шампанское заказывали - самое дорогое.

- Ну, кому война, а кому..., - грустно протянул Ломов.

- Да уж...

- Посмотрел я сегодня на Ваню... И так захотелось мне тоже - надеть шинель, винтовку взять на плечо..., - Ломов повернул голову к другу. - Мужики мы еще - крепкие. Воевали б не хуже других.

- Так-то так. Только ведь "Метрополь", Егорыч, - первый ресторан Москвы. Не оставишь без него столицу. Потому нас от фронта и освободили, - Синдяшкин поднял вверх указательный палец. - Бронь - ее просто так не дают.

- Да умом-то я все понимаю, - Ломов приложил руку к груди. - А здесь... Когда другие в окопах... Противно смотреть на сытые и пьяные рожи.

Синдяшкин хохотнул.

- А ты с кухни пореже заглядывай в зал! И не будет!

Ломов кисло ухмыльнулся. Вспомнив о чем-то, снова повернул голову к Синдяшкину.

- Утром видел нашего управдома. Говорит мне: записывайся в добровольный отряд содействия противовоздушной обороне.

- Что им, школьников мало? С июля - как немец начал бомбить Москву - пацаны и девчонки торчат на всех крышах.

- На ночные дежурства ходить некому. Школьники спят.

Синдяшкин понимающе хмыкнул.

- Где дежурить?

- В нашем доме - на чердаке.

- Ладно. Давай. Я тоже с тобой, за компанию..., - Синдяшкин вскинул голову. - А делать что, если бомба?

- На занятии скажут!

Друзья ударили по рукам.

 

***

 

В учебном классе за столами сидело около двадцати человек разного возраста. Среди них - Ломов и Синдяшкин. У доски замер пожилой майор с указкой в руке. На столе рядом с ним чернели большие стальные щипцы. Между майором и столами с обучаемыми стояла на полу небольшая бочка с водой. Рядом с ней лежал лист железа, на котором тускло поблескивала небольшая учебная зажигательная бомба.

Все внимательно слушали монотонный голос майора.

- Авиационные зажигательные бомбы предназначены для вызывания пожаров и разрушения оборудования воздействием высоких температур. При их изготовлении используют термитную смесь и трифторид хлора...

Майор подошел к учебной бомбе на полу. Поднес к ней кончик указки.

- Зажигательные бомбы небольших калибров - такие, как эта - используются, как правило, в кассетах. Они снаряжаются термитом. Термит - общее название смесей..., - осекшись, майор улыбнулся и махнул рукой. - А! Что я вам рассказываю эту херню?

Сидящие за столами тоже заулыбались.

- Главное знать вот что, - майор рубанул ладонью воздух. - Если бомба упадет рядом с вами, не пугайтесь. Воспламеняется она не сразу, а секунд через двадцать-тридцать... Поэтому..., - он обвел аудиторию взглядом. - Просто берите ее и тушите. Большим количеством воды.

Майор подошел к своему столу, взял с него щипцы и снова вернулся к бомбе. Достал из кармана зажигалку. Чиркнул зажигалкой, наклонился над учебной бомбой и поднес к ней язычок пламени. Бомба зашипела, плюясь огнем. Все сидящие за столами открыли рты и вытянули шеи. Майор распрямился.

- Хватаем ее щипцами и опускаем в бочку!

Майор ловко схватил шипящую бомбу щипцами. Поднял ее, поднес к бочке и опустил бомбу в воду. Зашипев от соприкосновения с водой еще громче, бомба с бульканьем погрузилась на дно бочки. Майор повернулся к аудитории и развел руками.

- Вот так.

Сидящие за столами облегченно вздохнули. Переглянувшись, Ломов и Синдяшкин, улыбнулись. Ломов протянул:

- Тю-ю-ю. И всего-то делов?

 

***

 

Ночью на чердаке было слышно только, как в дальних углах бегали мыши. Ломов и Синдяшкин сидели на двух перевернутых фанерных ящиках недалеко от двери на крышу.

Рядом с поварами на полу лежали щипцы. Посреди чердака стояла небольшая бочка с водой.

Ломов встал, подошел к двери на крышу, открыл ее и, задрав голову, посмотрел в ночное небо и протянул:

- Небо чистое. Ни облачка...

Синдяшкин повернул голову в его сторону.

- Плохо, что чистое. Лучше бы тучи. А еще лучше снег... Тогда бы сегодня точно не бомбили.

Ломов нахмурился.

- Не каркай!

- Ха! От меня это, что ли, зависит? Я на немецкого министра авиации не похож.

Синдяшкин тоже встал, подошел к Ломову и, улыбнувшись, легонько похлопал его по животу.

- Это ты у нас смахиваешь на Геринга! Такой же упитанный.

Ломов недовольно отбросил руку Синдяшкина от своего живота.

- Почём те знать? Ты что его, видел?

- Живьем не видел. А как в газетах рисуют..., - Синдяшкин очертил руками в воздухе огромный живот. - Объемы у вас одинаковые!

Синдяшкин засмеялся. Ломов сердито засопел.

Вдалеке раздался гул самолетов. Ломов и Синдяшкин тревожно переглянулись. Прищурив глаза, подняли головы и посмотрели в ту сторону, откуда раздается гул. Гул становился все громче и громче. Ломов со злостью плюнул на пол.

- Ну, вот. Накаркал!

Синдяшкин обиженно посмотрел на Ломова.

- Да я-то тут причем?

...Со всех сторон гремели взрывы бомб. Ломов и Синдяшкин лежали на полу посреди чердака, закрыв руками головы.

С грохотом пробив крышу, недалеко от них упала зажигательная бомба. Бомба громко и угрожающе зашипела, плюясь огнем. Оба подняли головы и посмотрели в ее сторону. Быстро вскочили, схватили щипцы и понеслись к бомбе.

Ломов подоспел к ней первым. Ловко ухватив бомбу щипцами, оторвал ее от земли и побежал вместе с ней к бочке с водой, которая чернела шагах в двадцати. Синдяшкин, подстраховывая друга, вприпрыжку засеменил за ним.

Уже у самой бочки Ломов неожиданно споткнулся и упал прямо на нее. Бочка опрокинулась. Ломов повалился на землю рядом, выпустив из рук и щипцы, и бомбу, которая откатилась далеко в сторону. Вода в несколько секунд вылилась из бочки в противоположную от бомбы сторону, растекаясь по крыше большой лужей и впитываясь в дощатый пол.

Ломов со злостью выругался:

- ...твою мать!!!

Синдяшкин подскочил к шипящей бомбе и замер рядом с ней, испуганно и растерянно хлопая глазами. Он с отчаяньем вскинул голову.

- Егорыч, как же ее теперь тушить?

Ломов вскочил на ноги и тоже подбежал к бомбе. Застыл на месте, напряженно морща лоб. Через мгновенье в его глазах мелькнул ответ на вопрос Синдяшкина. Ломов решительно отшвыривает щипцы в сторону.

- Как, как... Вот так!

Ломов начал быстро расстегивать ширинку брюк.

Ухмыльнувшись, Синдяшкин тоже швырнул щипцы на землю и последовал его примеру.

Расстегнув ширинки и достав из трусов члены, друзья посмотрели друг на друга.

- Только давай по моей команде, - торопливо произнес Ломов. - Вместе! Чтобы, как учили на занятии, большим количеством воды!

Синдяшкин кивнул.

- Понял!

- Раз, два, три! - скомандовал Ломов.

На счет "три" повара начали дружно мочиться на шипящую бомбу. Пошипев еще чуток, она "замолкла". Ломов и Синдяшкин облегченно вздохнули.

- Потушили..., - Ломов застегнул ширинку и вытер ладонью взмокший от напряжения лоб. Синдяшкин - тоже.

Переглянувшись, друзья улыбнулись. А потом начали хохотать. Все громче и громче...

 

***

 

Усталый после рабочего дня, Ломов поднялся по лестнице и остановился у двери своей коммунальной квартиры.

Рядом с дверью висели почтовые ящики. Ломов шагнул к своему почтовому ящику и увидел сквозь дырочки в нем конверт. Довольно улыбнулся. Торопливо полез в карман за ключиком от ящика, достал ключик, открыл ящик и извлек из него конверт. Поднес его к глазам. Перестав улыбаться, Ломов недоуменно хмыкнул. Не двигаясь с места, разорвал конверт, достал из него сложенный вдвое лист бумаги, развернул его и, шевеля губами, стал читать. Изменившись в лице, Петр Егорович побледнел. Руки Ломова начали трястись. Лист бумаги выпал из его рук, опустился на пол и, гонимый сквозняком, порхая, полетел над ступеньками лестницы вниз.

Издав глухой стон, Ломов обхватил руками лицо.

- Ваня... Сын...

Прислонившись к стене, Ломов медленно сполз по ней спиной и сел на пол. Его плечи затряслись от беззвучных рыданий.

 

***

 

Настенные часы в комнате Ломова показывали второй час ночи. Петр Егорович и Синдяшкин сидели за столом. Оба старались не смотреть друг другу в глаза.

На столе стояли початая бутылка водки и граненые стаканы, лежала нехитрая снедь.

В сторону был отставлен стакан, наполненный до краев и накрытый кусочком ржаного хлеба. Подперев руками голову, Ломов тяжело вздохнул.

- Ты Варе пока не говори... Я ей сам, потом...

Синдяшкин послушно кивнул головой.

- Ладно.

- Месяца не прошло, как проводили... Эх, побывать бы хоть на его могилке.

- В братской, наверно, похоронили.

- Хоть на братской.

Ломов налил в стаканы водку. Оба, не чокаясь, молча выпили. Синдяшкин поставил стакан на стол. Потянулся к закуске. Ломов тоже поставил стакан, но продолжал сжимать его в своих крепких пальцах. Зажмурив глаза, он начал мотать головой из стороны в сторону. Его пальцы сжимали стакан все сильнее и сильнее. Стакан со звоном лопнул.

Ломов открыл глаза и равнодушно посмотрел на правую руку, сжимающую в кулаке осколки стекла. Из кулака на стол стекала кровь.

Синдяшкин с испугом кивнул на струйку крови.

- Егорыч, порезался!

Ломов, словно не слыша его, поднял голову и посмотрел куда-то мимо Синдяшкина.

- Все! Пока не убью хоть одного немца..., - Ломов ударил кулаком по столу. - Я спать не смогу! Жить не смогу!

Глаза Ломова загорелись ненавистью.

 

***

 

На стенах просторной комнаты, расположенной на первом этаже военкомата, висели плакаты военной поры. В углу комнаты высился стальной сейф. Посреди комнаты стоял стол, за которым сидел молодой капитан с эмблемами танкиста в петлицах. В глаза сразу бросались орден Красной Звезды и нашивка за тяжелое ранение на гимнастерке офицера, а также недавно заживший рубец на его щеке.

Перед столом стояли в очереди трое - высокий, худой мужчина, красивая девушка лет двадцати с беспокойными глазами, и Ломов.

Мужчина протянул капитану бумагу. Тот взял ее у него из рук и быстро пробежал глазами. Не поднимая глаз, произнес:

- Тебе в эшелон резервного полка. Иди на станцию. Там спросишь у коменданта.

Капитан вернул мужчине бумагу. Тот молча развернулся и вышел из комнаты.

К столу придвинулась девушка. Капитан поднял на нее глаза и раздраженно вздохнул.

- Гусева, ну что ты ходишь сюда каждый день? Я же тебе русским языком сказал: набор на курсы телефонисток закончен. А когда будет следующий - не знаю, - капитан хлопнул себя ладонями по коленям. - Заявление твое у нас лежит, адрес знаем. Понадобишься - вызовем. Свободна!

Обиженно шмыгнув носом, девушка тоже покинула комнату.

К столу приблизился Ломов. Он заметно волновался.

- Прошу направить меня на фронт. Добровольцем.

Капитан смерил Ломова оценивающим взглядом.

- Возраст призывной?

- Конечно. Пятьдесят будет только весной.

Капитан удовлетворенно хмыкнул и кивнул на стул.

- Присаживайся, отец.

Ломов сел.

- Москвич?

- Коренной.

- Работаешь кем?

- Поваром.

- Где?

- В "Метрополе".

Брови капитана удивленно взлетели вверх.

- В том самом?

- Ну да. Другого в Москве, вроде, нет.

Капитан откинулся на спинку стула и хитро прищурился.

- А бронь тебе случайно не положена?

Ломов вздохнул и опустил глаза.

- Дали.

- Тогда - задний ход, машина! Не могу я тебя на фронт.

Капитан придвинулся к Ломову. Несильно ударил себя ребром ладони по шее.

- Знаешь, как меня потом за это?

Ломов тоже придвинулся к офицеру.

- У меня сына убили. Под Волоколамском...

Капитан с сочувствием вздохнул.

- Понимаю, - капитан распрямился и развел руками. - Все равно не могу. Не имею права.

Капитан грустно улыбнулся.

- Да и на кой оно тебе? За сына и без тебя отомстят. А ты... В пятьдесят-то лет..., - капитан с жалостью поглядел на Ломова. - Пожилой человек. С полной выкладкой - по полям-дорогам... Замудохаешься!

Насмешливо улыбаясь, офицер махнул рукой.

- Помрешь еще ненароком на марше. Не дойдя до передовой.

Глаза Ломова налились кровью.

- Чего?!!!

Он поднялся со стула, сердито сопя.

- Это кто помрет?! Я?!

Ломов окинул комнату торопливым, ищущим взглядом. Заметив массивный сейф в ее углу, Петр Егорович кивнул на сейф.

- Сколько в нем весу?

Капитан тоже посмотрел на сейф.

- В сейфе-то? - он наморщил лоб. - Пудов десять.

Ломов кивнул сначала на сейф, а потом - на окно.

- А если сейчас я сейф твой... Выброшу из окна?

Капитан прыснул от смеха.

- Не смеши! Его сюда четверо бойцов волокли. А ты... И от пола не оторвешь.

Ломов оперся о стол капитана руками,

- Ну, а если? - он хитро прищурился. - Оформишь тогда на фронт?

Капитан еще раз оценивающе посмотрел на неподъемный сейф, затем перевел взгляд на окно и ехидно ухмыльнулся.

- Из окна, говоришь?!

- Из окна!

Глаза офицера загорелись азартным блеском.

- Хрен с тобой! Давай!

Ломов и капитан ударили по рукам.

Ломов быстро подошел к окну и распахнул его. Капитан закинул ногу на ногу и скрестил на груди руки, наблюдая за происходящим, как за цирковым представлением, и жмурясь от предвкушаемого удовольствия.

Ломов решительно направился к сейфу. Остановился рядом с ним и несколько секунд осматривал стальной ящик, примеряясь. Затем Петр Егорович присел и обхватил сейф руками. Покраснев от натуги, Ломов закричал:

- А-а-а-а-а!!!

С этим криком он резко встал, оторвав сейф от пола.

Изумленный капитан с округлившимися глазами поднялся из-за стола.

Побагровев от натуги и громко кряхтя, Ломов на подгибающихся ногах делал шаг за шагом к окну.

У офицера отвалилась челюсть.

Оказавшись у окна, Ломов забросил сейф на затрещавший под тяжестью стального ящика подоконник. Еще секунда - и сейф бы полетел в окно. Но капитан подскочил к Ломову и заорал:

- Стой!

В последнее мгновение Ломов успел удержать уже переваливший через подоконник сейф руками. Капитан, глядя на Ломова восторженными глазами, восхищенно всплеснул руками.

- Ну, отец, ты даешь. Зря я записал тебя в пожилые...

Ломов ухмыльнулся.

- Проспорил ты, капитан!

Капитан утвердительно кивнул.

- Проспорил.

Дверь кабинета распахнулась. В комнату вошел Синдяшкин. Увидев Ломова с сейфом и капитана у подоконника, удивленный Синдяшкин замер у порога. Ломов и офицер повернули головы к Синдяшкину. Еще больше удивленный появлением друга, Ломов хохотнул.

- О! А ты чего здесь?

- Того. Немец у Москвы. А я пьяным англичанам бифштексы жарю, - Синдяшкин рубанул ладонью воздух. - Хватит! Вместе пойдем воевать.

Ломов расплылся в улыбке.

- Пойдем, Иваныч!

Капитан повернулся к Синдяшкину.

- Тоже из "Метрополя"?

- Ага.

- И тоже с бронью?

- Тоже.

Капитан закатил глаза к потолку и тихонько застонал.

- Ой, отцы... Подведете вы меня под монастырь...

Поколебавшись, он решительно махнул рукой.

- А-ай! Ладно. Мне и самому тут осталось... Я ведь в военкомате временно. После ранения. Через неделю - опять на передовую. А там... Там меня здешнее начальство уже не достанет!

Капитан весело тряхнул головой.

- Давайте свои документы!

 

 

Ломов снял руки с сейфа и, бурно выражая благодарность, потряс ими Капитана за плечи.

- Спасибо, капитан!

Сейф, качнувшись, потерял равновесие, сполз с подоконника, вывалился из окна и полетел вниз. С грохотом упал на землю.

Ломов и Капитан подскочили к подоконнику, высунулись из окна и увидели сейф, зарывшийся в снег.

Капитан почесал затылок.

- Сейф бы желательно вернуть. На место.

- Не бойся! Щас занесем, - Ломов кивнул на Синдяшкина. - Вон, с Иванычем.

Синдяшкин подошел к окну, тоже посмотрел на лежащий под окном сейф, одарил Ломова злым взглядом и тоскливо вздохнул.

 

***

 

По заснеженной проселочной дороге маршировала колонна пехотинцев - в шинелях и зимних шапках-ушанках, с винтовками за плечами. Среди них шагали в строю Ломов и Синдяшкин...

...Рота пехотинцев расположилась на привале у опушки леса, недалеко от дороги. Солдаты, рассевшись небольшими кружками, перекусывали, курили, точили лясы.

В одном кругу сидели солдат с гармонью в руках, Ломов, Синдяшкин и еще несколько бойцов. Гармонист наяривал на двухрядке. Ломов весело и громко пел:

 

Били наши батальоны

Самого Наполеона,--

Ничего нет хитрого,

Что побьем и Гитлера!

 

Солдаты засмеялись, одобрительно кивая головами.

По дороге ехала, приближаясь к отдыхающим бойцам, полуторка, в кузове которой сидели раненые в сопровождении высокой, стройной, симпатичной медсестры Валентины лет тридцати пяти.

Ломов затянул следующую частушку:

 

Веселей играй, двухрядка,

Заливайся соловьем.

Мы фашисту для порядка

Череп пулею пробьем!

 

Пока Ломов пел, машина с ранеными поравнялась с отдыхающими бойцами.

Валентина с любопытством прислушалась к частушке. С интересом посмотрела на Ломова, мастерски выводящего куплет. Улыбнулась. Ломов тоже заметил Валентину.

Их взгляды встретились.

Ломов закончил петь куплет. Бойцы заржали. Баянист продолжал играть, но Ломов не торопился заводить новый куплет. Вытянув шею, он смотрел на Валентину. Все бойцы следом за Ломовым повернули головы в сторону машины. Заметив медсестру, заулыбались. Баянист прекратил играть.

Машина с ранеными унеслась по дороге вдаль.

Синдяшкин, заметив, как Ломов смотрел на медсестру, повернулся к другу и подмигнул ему.

- Что, Егорыч, понравилась?

Ломов, слегка покраснев, смущенно крякнул и отвел взгляд от дороги.

- Красивая...

Синдяшкин вздохнул.

- Хороша Маша, да не наша.

Все бойцы тоже грустно вздохнули. Один из бойцов повернулся к Ломову.

- А ну, Егорыч, спой-ка нам про любовь!

Ломов усмехнулся.

- Про любовь? Это можно.

Гармонист снова заиграл на двухрядке, а Ломов, приосанившись, запел:

 

Самоходку танк любил,

В лес гулять её водил.

От такого рОмана

Вся роща переломана!

 

Бойцы громко засмеялись...

...Пока Ломов пел, у обочины дороги остановилась эмка, из которой вылез командир полка подполковник Трошкин. Увидев Трошкина, к нему тут же направился командир остановившейся на привал пехотной роты старший лейтенант Провозин...

...Один из бойцов, поморщившись, махнул Ломову рукой.

- Да не про танк с самоходкой! Знаешь, про какую любовь...

Ломов утвердительно кивнул - мол, сейчас. И тут же затянул следующую частушку:

 

Положила в трусики

Два кольца и бусики.

Хоть бы кто-то подошел,

Поскорее их нашел!

 

...Провозин подлетел к Трошкину. Вытянувшись в струнку, козырнул.

- Товарищ подполковник...

Трошкин махнул рукой.

- Вольно!

Опустив руку, Провозин расслабился. Трошкин кивнул на поющего Ломова.

- Веселый мужик!

Провозин повернулся в сторону Ломова.

- А-а-а... Ломов. Он и частушки поет, и байки любит травить. Да все из жизни. Про один "Метрополь" уже столько их рассказал...

- Про какой "Метрополь"?

- Ресторан, московский. Он работал там, поваром.

Лицо Трошкина радостно расцвело.

- Что ж ты не доложил, что у тебя есть повар? Да еще и из "Метрополя"? Он же нужен нам. Позарез! - Трошкин вздохнул. - Утром упала бомба. Рядом с полковой кухней. Двоих поваров - наповал...

- Так у меня их как раз двое, товарищ подполковник! - полуобернувшись, Провозин кивнул на Синдяшкина. - Вон тот, щупленький, - тоже.

- Немедленно отправить обоих в распоряжение моего заместителя по тылу! - приказал Трошкин.

Провозин козырнул.

- Есть!

Трошкин развернулся и направился к своей эмке. Забрался в машину. Эмка тронулась с места. Провозин сделал несколько шагов в сторону бойцов. Остановился и посмотрел на Ломова с Синдяшкиным.

- Ломов!

Ломов оборвал песню на полуслове. Гармонист прекратил играть. Петр Егорович нехотя поднялся.

- Я!

- Синдяшкин!

Синдяшкин тоже встал.

- Я!

Провозин махнул рукой.

- Ко мне!

Ломов и Синдяшкин, переглянувшись, пожали плечами и направились к командиру роты.

 

***

 

Советская полевая кухня в деревне

 

Метрах в десяти от палатки хозчасти стояла передвижная кухня - повозка с огромным баком для пищи. Сразу за передвижной кухней находился разделочный стол, а еще дальше горел костер. Пламя костра лизало висящий над ним большой котел.

Над разделочным столом склонился Синдяшкин. Сбоку от Синдяшкина на земле лежала коробка с банками тушенки. Синдяшкин открывал банку тушенки ножом. В котле над костром помешивал что-то черпаком Ломов. На обоих поварах поверх солдатских шинелей белели фартуки. Синдяшкин ухмыльнулся себе под нос.

- Вот мы и повоевали! Шли на передовую... А попали - в тыловой обоз. Видно, такая у нас судьба - всю жизнь торчать на кухне. Даже на войне.

Ломов пожал плечами.

- Ну, судьба так судьба.

Он подошел к столу, взял в руку чайник, пододвинул к себе жестяную солдатскую кружку и начал наливать в нее чай.

Метрах в двадцати от Ломова, из-за палатки хозчасти, выпорхнули Валентина и еще одна медсестра - Татьяна, лет на пять моложе Валентины. Обе шли мимо кухни, весело о чем-то болтая. Ломов заметил Валентину. Валентина увидела Петра Егоровича. Ломов улыбнулся. Валентина - тоже.

Синдяшкин наклонился к коробке с тушенкой, лежащей на земле у ног Ломова, и начал ее распаковывать.

Девушки продолжали движение, и Ломов, не отрывая от Валентины глаз, повернулся всем корпусом следом за медсестрой. Струя воды из носика чайника в руке Ломова полилась сначала мимо кружки на стол, а затем, минуя стол, попала прямо на голову склонившегося над коробкой Синдяшкина. Отпрянув в сторону, Синдяшкин распрямился.

Увидевшая это Валентина прыснула от смеха. Татьяна удивленно посмотрела на нее, а потом тоже перевела взгляд на поваров.

Синдяшкин, обтирая руками мокрую голову, возмущенно уставился на Ломова.

- Ты что?!

Спохватившись, Ломов поставил чайник на стол.

- Извини.

Синдяшкин обернулся и увидел медсестер. Те, уже не глядя на поваров, уходили от кухни все дальше и дальше. Синдяшкин сразу все понял и расплылся в улыбке.

- А-а-а... Это не та, что в машине была? С ранеными?

Ломов молча кивнул головой. Он продолжает зачарованно смотреть Валентине вслед.

Синдяшкин подошел к Ломову и толкнул его в бок.

- Э! А ты часом не втрескался?

Ломов бросил на друга сердитый взгляд.

- Отстань!

Ломов двинулся обратно к костру. Синдяшкин громко засмеялся...

...Валентина и Татьяна шагали, удаляясь от кухни. Татьяна кивнула в сторону Ломова.

- Знаешь его?

- Видела один раз...

- Мужичок ничего. Только старый он для тебя.

- Ну, какой он старый?

Заулыбавшись, Татьяна приобняла Валентину за талию.

- Что, понравился?

Валентина покраснела.

- Да ну тебя!

...К Ломову, склонившемуся над котлом, подошел Трошкин. Прервав работу, Ломов вытянулся в струнку. Синдяшкин, увидевший командира полка, - тоже. Трошкин махнул рукой.

- Вольно, вольно!

Ломов и Синдяшкин расслабились. Трошкин улыбнулся.

- Слышал, оба работали в "Метрополе"?

- Так точно, - ответил Ломов.

Трошкин восхищенно причмокнул губами.

- Первый ресторан Москвы. Знаменитый. А уж сколько туда захаживало знаменитостей... Многих видели?

- Приходилось.

- Последний раз - кого?

Ломов замялся.

- Графа Шуленбурга. Немецкого посла.

Брови Трошкина удивленно взлетели вверх.

- Во как!

- Кормили за неделю до войны. Чтоб ему...

- Чем кормили-то?

- Его любимым блюдом - зайцем жареным по-берлински.

- Вкусное?

- Хотите, и Вам приготовим? - Ломов кивнул в сторону. - Лесок - рядом... Зайцев там полно. Если разрешите - сходим на охоту.

Ломов почесал в затылке.

- Днем на охоту времени нет. А ночью...

Трошкин облизнулся.

- Валяйте! Больно уж хочется попробовать!

 

***

 

Ломов и Синдяшкин с автоматами в руках лежали в кустах на краю большой поляны. Поляна была покрыта ровным слоем снега, залитого лунным светом.

Ломов прошептал:

- Сейчас появятся ушастые... Они тут будут, как на ладони.

Большой куст на противоположном краю поляны шевельнулся, и из-за него донесся еле слышный хруст снега. Ломов и Синдяшкин радостно переглянулись. Их глаза загорелись охотничьим блеском. Ломов улыбнулся.

- Вот и первый заяц.

Оба быстро взяли автоматы наизготовку. Из-за куста на поляну вышел... немецкий солдат в белом маскхалате со "шмайсером" в руках. У поваров отвалились челюсти.

- Ну, ни хрена себе заяц! - Синдяшкин кивнул на немецкого солдата. - Это ж немец! Смотри - со шмайсером!

Следом за первым немецким солдатом на поляну вышел второй, затем - третий, четвертый, пятый... Ломов и Синдяшкин с ужасом переглянулись.

- Откуда они в тылу?! - удивленно протянул Ломов.

На поляну продолжали выходить немецкие солдаты - еще и еще... Когда их оказалось там около двадцати, Ломов, тряхнув головой, вышел из секундного оцепенения и повернулся к Синдяшкину.

- Я останусь здесь. Черт его знает, куда они двинут. Надо проследить... А ты..., - Ломов махнул рукой назад. - Быстро лети к нашим. Поднимай по тревоге!

Синдяшкин согласно кивнул головой и начал осторожно отползать назад. Оказавшись метрах в двух от Ломова, Синдяшкин случайно задел ногой сухую ветку. Ветка сломалась с громким треском. Синдяшкин испуганно замер, вжав голову в плечи. Услышав треск, все немцы, как один, упали в снег. Они смотрели в ту сторону, где затаились Ломов с Синдяшкиным.

Их старший, обер-лейтенант, махнул двум солдатам, залегшим рядом с ним, рукой вперед: посмотрите, что там. Солдаты поднялись и, пригнувшись, побежали прямо на Ломова.

Ломов понял, что скрывать свое присутствие бессмысленно. Прицелившись, он пустил в сторону немцев длинную очередь. Пули срезали обоих фрицев: они упали в снег.

Остальные немецкие солдаты тут же дали дружный залп по обнаружившему себя Ломову.

Пули крошили кусты, в которых он укрылся, вздымая вокруг повара снег. Ломов всем телом вжался в землю. Развернувшись, Синдяшкин пополз обратно к Ломову. Ломов сердито повернул голову к другу, вновь оказавшемуся рядом.

- Почему вернулся?

- Что наши, глухие? Пальба стоит на всю округу! Сейчас подтянутся!

Оба вели ответный огонь по фрицам - короткими очередями...

 

***

 

Дверь землянки командира полка распахнулась.

Из нее выскочил на снег полуодетый Трошкин, застегивая на ходу ширинку галифе.

К нему подбежал лейтенант Могилевец с повязкой дежурного по штабу на рукаве.

Лейтенант козырнул и махнул рукой в сторону леса, откуда гремели автоматные очереди.

- Товарищ подполковник! Стреляют в лесу, километрах в двух!

- Поднимай комендантский взвод! - крикнул Трошкин.

Лейтенант развернулся и побежал в противоположном направлении.

 

 

***

 

Залегшие на противоположном краю поляны немцы, уже разобравшись, что ведут бой всего с двумя солдатами, начали короткими перебежками продвигаться вперед.

Пересекая поляну, они шаг за шагом приближаются к Ломову и Синдяшкину...

...Откатившись в сторону, Ломов дал короткую очередь. Немец, совершавший перебежку, упал. В ответ в сторону Ломова полетел сразу град пуль. Ломов снова откатился в сторону, меняя огневую позицию. Опять послал в сторону немцев очередь. Несколько пуль вспороли снег вокруг него. Одна задела руку повара. Ломов негромко застонал и схватился за предплечье. Сквозь пальцы повара сочилась кровь.

Синдяшкин увидел, что Ломов ранен.

- Давай перевяжу!

- Потом! - Ломов кивнул в сторону немцев. - Глянь, как лезут!

Оба вели огонь по фрицам, которые подступали к двум поварам все ближе и ближе.

Упал в снег еще один убитый немецкий солдат. И еще...

...Когда фрицы оказались уже в 10-12 метрах от поваров, сзади к Ломову и Синдяшкину подбежали, раскинувшись цепью, около тридцати солдат комендантского взвода во главе с лейтенантом Могилевцом. Обернувшись и увидев их, Ломов и Синдяшкин облегченно вздохнули.

- Наши! - радостно воскликнул Синдяшкин.

Пришедшие на помощь к поварам бойцы дали дружный залп по немцам. Дрогнув, те начали отступать. Сраженные выстрелами, фрицы один за другим падали в снег...

...Наши преследовали немецких солдат, рассыпавшихся по лесу и пытавшихся спастись бегством.

- Живьем! Живьем брать фрицев! - крикнул Могилевец.

...Синдяшкин бежал за здоровенным ефрейтором, который был выше повара на две головы. Тот затравленно оглянулся на бегу и... со всего маху налетел на дерево. Ударившись об его ствол, упал на землю.

- О, майн готт! - простонал ефрейтор, роняя в снег автомат и хватаясь за ушибленное лицо.

Синдяшкин подбежал к ефрейтору, лежащему на боку, и со злостью пнул его сапогом по заднице.

- Чего разлегся? Тут те не пляж! Вставай, сволочь!

...Ломов преследовал обер-лейтенанта, несущегося среди деревьев. Обер-лейтенант, обернувшись, вскинул шмайсер и нажал на спусковой крючок. Вместо выстрела он услышал лишь предательское клацанье металла. Выругавшись, немецкий офицер со злостью швырнул автомат на землю и побежал дальше. Раскрасневшийся от быстрого бега Ломов начал отставать от немца. Расстояние между поваром и обер-лейтенантом увеличивалось с каждым шагом...

Размахнувшись, Ломов, что есть силы, швырнул в немца своим автоматом. ППШ со свистом разрезал воздух и ударил обер-лейтенанта по затылку. Охнув, обер-лейтенант полетел лицом в снег. Ломов подбежал к нему. Пошатываясь, обер-лейтенант поднялся на ноги. Глядя мутными глазами на Ломова, застывшего напротив него в боксерской стойке, обер-лейтенант тоже встал в боксерскую стойку. Сделав неуверенный шаг навстречу Ломову, немецкий офицер попытался ударить его кулаком в голову. Ломов ловко увернулся, и кулак немца пролетел мимо. Крякнув, Ломов нанес ответный удар и впечатал свой кулак в лицо обер-лейтенанта. Немец дернул головой и, закатив глаза, со всего маху упал на землю.

Потерявший сознание обер-лейтенант лежал на спине, широко раскинув руки. Ломов стоял над ним, победно улыбаясь.

 

 

***

 

Допрос проходил в штабном блиндаже командира полка.

Трошкин сидел за столом, на котором лежали стопка бумаги и несколько ручек.

Перед Трошкиным, метрах в двух от стола, устроился на табурете, опустив голову, взятый в плен обер-лейтенант в мундире со знаками различия. Сбоку от Трошкина замер переводчик - совсем молоденький младший лейтенант. Могилевец с автоматом в руках стоял за спиной обер-лейтенанта.

Вскинув голову, Трошкин посмотрел на немца в упор.

- Имя, фамилия, должность!

- Ире наме, форнаме унд беруф! - бросил переводчик обер-лейтенанту.

Обер-лейтенант поднял голову. С трудом шевеля разбитыми губами, ответил что-то нечленораздельное. Переводчик растерянно захлопал глазами и наморщил лоб.

- Товарищ подполковник, я не разобрал...

Трошкин повернулся к переводчику.

- Как это - не разобрал? Ты что, языка не знаешь?

Переводчик обиженно шмыгнул носом.

- Почему не знаю? У меня два курса ин'яза, - переводчик кивнул на обер-лейтенанта. - Он так говорит... Будто у него нет зубов.

Могилевец прыснул от смеха.

- Товарищ подполковник, у него их и, правда, нет! Ему Ломов все передние зубы выбил.

В лесу.

Брови Трошкина удивленно взлетели вверх. Он с любопытством уставился на немца.

- А ну улыбнись!

- Лахэн зи биттэ! - перевел младший лейтенант.

Обер-лейтенант тоже удивленно вскинул брови. Недоуменно посмотрел на переводчика.

Переводчик настойчиво повторил:

- Лахэн зи биттэ!

Обер-лейтенант глупо улыбнулся, не размыкая губ.

- Рот пусть откроет! - выпалил Трошкин.

- Лахэн унд офнэн зи мунд! - бросил переводчик немцу.

Сообразив, наконец, зачем командиру полка нужна его улыбка, обер-лейтенант улыбнулся, широко раскрыв рот, в котором начисто отсутствовали все передние зубы.

Трошкин засмеялся.

- Вот блин! Чё ж сразу-то не сказал? - спросил он у Могилевца.

Могилевец пожал плечами.

- Виноват. Забыл.

Трошкин, продолжая тихонько смеяться, пододвинул к обер-лейтенанту лист бумаги и положил на лист ручку.

- Ладно... Пусть садится к столу. Будет отвечать на мои вопросы в письменном виде!

 

***

 

В палатке медсанроты Ломов сидит на табурете в брюках и майке.

Устроившись рядом с ним на другом табурете, Валентина накладывала повязку на его задетую пулей левую руку.

С нежностью глядя на медсестру, Ломов блаженно улыбался. Время от времени переводя взгляд с повязки на повара, Валентина тоже не могла удержаться от улыбки.

- Повезло: пуля прошла навылет. Кость не задета, - сказала Валентина.

Ломов махнул здоровой рукой.

- Заживет! Как на собаке.

Закончив накладывать повязку, Валентина удовлетворенно хмыкнула.

- Вот и все.

Ломов не торопится уходить.

- Хорошо, что левую... Правой - я и одной работать смогу, - он потряс в воздухе здоровой рукой. - Она у меня - ого-го! Помню, как-то поспорил с сыном..., - осекшись на полуслове, Ломов помрачнел и тяжело вздохнул.

- Сын, наверное, уже взрослый? - спросила Валентина

Помрачнев еще больше, Ломов опустил голову.

- Двадцать лет ему было.

- Было?

- Погиб... Под Волоколамском.

Валентина посмотрела на Ломова с жалостью.

- Один я остался. Как перст, - продолжал Ломов. - Жену тоже похоронил. В сороковом. Сердце...

Он снова вздохнул. Валентина грустно покачала головой.

- А у меня мужа убили под Смоленском. В августе сорок первого... Вместе с похоронкой письмо пришло - от друга. Друг все видел, своими глазами... Так что и я теперь одна.

Ломов тоже посмотрел на Валентину с жалостью.

- Вот как... А детки? Деток у вас разве не было?

- Не успели. Мы прожили всего три года.

Ломов грустно покачал головой.

- Значит, мы оба...

Валентина согласно кивнула. Тряхнув головой, словно отгоняя грустные воспоминания, Валентина снова улыбнулась.

- Вы до войны... Тоже работали поваром?

- Да. В "Метрополе".

Брови Валентины изумленно взлетели вверх.

- Знаменитый ресторан.

- Бывали в нем?

Валентина отрицательно помотала головой.

- Я и в Москве-то была всего раз - перед самой отправкой на фронт, на формировании... Я из Иркутска.

- Да... Далековато от Москвы.

- Зато места у нас красивые. Байкал...

В палатку вошел, неслышно ступая по полу валенками, командир медсанроты капитан Орехов. Он остановился недалеко от порога. Ломов и Валентина не заметили его появления.

- Байкал - это да, - восхищенно произнес Ломов. - Я уху варил - из байкальского омуля.

Валентина согласно кивнула. В ее глазах появилась ностальгическая грустинка.

- Вкусная. И из омуля, и из окуня... Я любую уху люблю, - медсестра вздохнула. - Только уже и не помню, когда ее ела.

Ломов радостно встрепенулся.

- Хотите, сварю?

Орехов, который все это время внимательно слушал их разговор, нахмурился и ревниво сверкнул глазами. Громко кашлянул. Ломов и Валентина, вздрогнув, повернули головы в его сторону.

- Хватит лясы точить, солдат! - сердито бросил Орехов Ломову. - Знаешь, сколько у нее еще дел? - капитан кивнул на руку повара. - Ранение - легкое. В лазарет с таким не кладем. Так что давай, одевайся - и марш в свою роту!

Ломов встал с табурета и начал одеваться. Ухмыльнулся.

- Мне не в роту, товарищ капитан. Я повар.

- Ну, значит, на кухню!

...Ломов шагал в сторону кухни. Вдали гремела артиллерийская канонада...

...Валентина сидела за столом, заполняя медицинскую карту. Орехов стоял сбоку от Валентины, опершись о стол, улыбаясь и с нежностью глядя на медсестру.

- С ранеными разговариваешь... А со мной?

Валентина подняла голову.

- О чем будем разговаривать, товарищ капитан? - с иронией произнесла медсестра.

- Неужели не найдем? - сказал Орехов, становясь серьезным. - Ты, наверное, думаешь, что и мне... Надо только то, что другим... Которые вокруг тебя вьются.

Волнуясь, Орехов приблизил свое лицо к лицу Валентины. Его глаза горели.

- Я же тебя люблю!

Он попытался погладить Валентину по волосам, но она отдернула голову в сторону, жестко сузив глаза.

- Не надо, товарищ капитан.

Орехов помрачнел и тяжело вздохнул.

 

***

 

Трошкин стоял посреди своего штабного блиндажа. Напротив него замерли, вытянувшись в струнку, Ломов и Синдяшкин. Глядя на поваров, Трошкин восхищенно улыбнулся.

- Ну, мужики..., - Трошкин похлопал обоих поваров по плечам. - Молодцы! Сорвали наступление немцев!

Ломов и Синдяшкин удивленно переглянулись.

- Вы обнаружили в лесу группу десантников, выброшенных в наш тыл с задачей уничтожить штаб полка. Перед наступлением, которое фрицы планировали на рассвете... Понятно?

Синдяшкин и Ломов кивнули.

- Командир диверсионной группы..., - Трошкин посмотрел на Ломова. - Которому ты выбил зубы... Сказал на допросе, когда оно начинается. И артиллеристы нанесли по немецким позициям упреждающий огневой удар.

Трошкин довольно засмеялся.

- Не решились фрицы после этого наступать. Дырку они получили от бублика! - командир полка снова похлопал поваров по плечам. - В общем, я... Представил вас обоих к Орденам Славы. Каждый раз бы вы так охотились!

Ломов и Синдяшкин довольно переглянулись. Ломов протянул:

- Да, пошли за "косыми", а нарвались..., - спохватившись, он торопливо добавил. - А за зайцами мы еще сходим, товарищ подполковник. Я же Вам обещал...

- Да хрен с ними, с зайцами! - Трошкин кивнул на раненую руку Ломова. - Какая тебе сейчас охота! Поправляйся. Вот дойдем до Берлина - там и приготовишь мне зайца по-берлински. Договорились?

Широко улыбаясь, Ломов утвердительно кивнул.

- Договорились.

 

***

 

В пятом часу утра Синдяшкин проснулся. Он разлепил глаза и удивленно уставился на пустой топчан, находившийся аккурат напротив его. Перевел взгляд на подпорку крыши солдатской землянки. На подпорке висели на вбитых в нее гвоздях несколько солдатских шинелей.

- Хм... И шинели Егорыча нет, - протянул он себе под нос.

Синдяшкин достал из-под подушки старые карманные часы и посмотрел на циферблат.

- Куда он поперся в такую рань?

Пожав плечами, Синдяшкин зевнул и снова улегся спать.

 

***

 

Посреди покрытой льдом речки, у небольшой лунки, сидел на перевернутом фанерном ящике Ломов с самодельной удочкой в руках. В ведерке, стоящем рядом с ним, плескалось несколько карасей.

Не выспавшийся Ломов начал клевать носом. Его глаза закрылись, руки опустились на колени, голова упала на грудь, и Ломов тихонько захрапел. Он медленно повалился на бок и рухнул на лед, опрокинув ведерко с уловом. Рыбешки вместе с выплеснувшейся из ведра водой оказались на льду недалеко от лунки. Они вот-вот могли оказаться обратно в реке...

Ломов проснулся, быстро приподнялся и увидел перевернутое ведро и рыбу на льду.

Охнув и испуганно округлив глаза, повар упал на колени и начал хватать рыбешек руками. Ползая на коленях, он одного за другим водворял карасей обратно в ведро...

...Последняя рыбешка трепыхалась у самой лунки.

- Куда ж ты, зараза? - закричал Ломов, героически упал на живот и, вытянув руку, умудрился схватить карася.

Радуясь, как ребенок, он поднес зажатую в кулаке рыбешку к самому носу. Посмотрел ей в глазки и ухмыльнулся.

- Не отпущу! Ты мне для ухи нужна.

 

***

 

Заспанный Синдяшкин разжигал костер, над которым висит котел.

К полковой кухне приближался Ломов, с удочкой и ведерком в руках.

Заслышав шаги друга, Синдяшкин обернулся, увидел Ломова и удивленно хмыкнул.

- На рыбалку ходил?

- Ага, - Ломов потряс ведерком. - Наловил немного. На уху.

Ломов подошел к разделочному столу недалеко от костра, поставил ведерко на землю,

уложил удочку под стол. Синдяшкин снова хмыкнул.

- Ты ж ее сроду не ел. Сколько тебя помню...

Ломов, не реагируя на его слова, занимался своим делом. В глазах Синдяшкина мелькнула догадка. Он хитро ухмыльнулся.

- Знаю, кого ты решил попотчевать...

 

***

 

Синдяшкин стоял у палатки хозчасти с надорванным конвертом в одной руке и письмом в другой. Шевеля губами, читал его. Улыбался.

Ломов нетерпеливо переминался с ноги на ногу рядом с другом и ждал, когда Синдяшкин расскажет ему о содержании письма.

Синдяшкин перестал улыбаться и растерянно вздохнул. Оторвавшись от письма, он повернул голову к другу. Глаза Синдяшкина были грустными.

- Варя уже не в Москве...

- А где?

- Попросилась на фронт. Сразу следом за нами... Направили сестрой, в медсанбат.

Ломов тоже изменился в лице.

- Вот, значит, как...

- Ночами теперь спать не буду, - сказал Синдяшкин и опустил голову.

Ломов, подбадривая друга, потрепал его рукой по плечу.

- Да ладно, Иваныч. Медсанбат - не передовая.

 

 

***

 

Распахнув шкафчик с медикаментами, Валентина перебирала их в поисках нужного.

В палатку медсанроты зашел Ломов, из-под шинели которого на груди топорщилось что-то очень объемистое. Ломов придерживал это "что-то" рукой. Повар замер у порога. Улыбнулся. Заслышав его шаги, Валентина повернулась к Ломову. Увидев его, тоже радостно улыбнулась.

- Здравствуйте!

- Здравствуйте.

- На перевязку?

Ломов отрицательно помотал головой.

- На перевязку мне завтра.

Он полез за пазуху и осторожно извлек из-под шинели завернутый в тряпицу солдатский котелок с крышкой. Валентина удивленно наблюдала за действиями повара.

Ломов развернул котелок.

- Вот, завернул, чтобы не остыла.

- Что это? - спросила Валентина.

- Уха!

Валентина радостно всплеснула руками.

- Правда?

- Ну, Вы же сказали, что любите... Я и сварил, - Ломов окинул палатку взглядом. - Куда поставить?

Валентина кивнула на стол.

- Туда!

Ломов подошел к столу, аккуратно поставил на стол котелок и снял с него крышку.

Валентина тоже подошла к столу. Она с восторгом смотрела на янтарную уху в котелке, от которой шел парок. Наклонившись над котелком, медсестра вдыхала ее полузабытый запах. Ломов достал из-за пазухи завернутые в чистые салфетки ложку и несколько кусочков хлеба. Развернув, положил ложку и хлеб на стол.

- Можете кушать.

- Ой, здесь нельзя. Хотя..., - Валентина махнула рукой. - Когда много работы, нам разрешают.

Валентина уселась за стол и взглянула на Ломова, который нерешительно топтался рядом.

- А Вы? Давайте тоже!

- Не, я пойду.

- Давайте, давайте! - Валентина кивнула на вешалку. - Снимайте шинель!

...К палатке медсанроты приближался Орехов. Отряхнув валенки от снега, он зашел внутрь...

...Ломов и Валентина сидели за столом напротив друг друга. Ломов - спиной к выходу из палатки. Весело переговариваясь, они ели уху ложками из одного котелка.

На пороге палатки вырос Орехов. Увидев Ломова, он злобно сверкнул глазами. Ревниво и возмущенно передернул плечами.

- Опять этот повар!

Валентина подняла голову и посмотрела на Орехова с досадой, как на непрошеного гостя.

Орехов подошел к столу. Ломов положил ложку рядом с котелком и неторопливо поднялся. Повернулся к Орехову лицом.

На гимнастерке Ломова Орехов увидел Орден Славы 3-ей степени. Капитан изумленно вскинул брови. Хмыкнув, он кивнул на грудь Ломова.

- С каких это пор на кухне стали давать ордена?

Ломов, едва сдерживая улыбку, пожал плечами.

- Случается, товарищ капитан.

Орехов перевел взгляд на стол.

- А это что?

- Уха. Валентина любит. Вот я и решил...

- Понятно..., - Орехов смерил Ломова высокомерным взглядом. - Ты уху принес?

- Принес.

- Ну, так вали обратно - на кухню!

- Есть!

Ломов направился к вешалке за своей шинелью. Валентина с сочувствием посмотрела на повара. Потом - на Орехова, но уже с холодным укором...

...Удаляясь от палатки медсанроты, Ломов шагал в сторону кухни...

...Валентина сидела за столом и молча доедала уху. Орехов расположился на табурете напротив нее - там, где раньше сидел Ломов. Капитан нежностью смотрел на Валентину.

Она старательно отводила от Орехова глаза.

- Дурак этот повар, - Орехов кивнул на уху. - Разве путь к сердцу женщины лежит через это?

Валентина вскинула голову и посмотрела на Орехова с обидой за Ломова.

- Да откуда Вам знать, через что он лежит?

Опустив глаза, Орехов грустно вздохнул.

 

***

 

Ломов и Синдяшкин стояли у костра, готовясь снимать висящий над ним котел, в котором что-то варилось. В воздухе - совсем близко - гремела артиллерийская канонада.

Из-за палатки хозчасти вынырнул лейтенант Могилевец. Он быстро шагал к поварам. Приближаясь к ним, Могилевец крикнул на ходу.

- Фрицы накрыли кухню второго батальона!

Повара повернулись к лейтенанту. Могилевец остановился рядом с костром и со злостью махнул рукой.

- Только повара собрались раздать по ротам обед, а тут - артобстрел... И самих поубивало, и бойцов - которых прислали за пищей.

Ломов и Синдяшкин сочувственно покачали головами.

- Зампотыл приказал доставить обед на передний край с нашей кухни, - оправдываясь, Могилевец развел руками. - У меня людей нет... Так что придется вам самим, мужики.

Ломов и Синдяшкин переглянулись. Ломов решительно рубанул ладонью воздух.

- Самим так самим. Голодными бойцов не оставим!

 

***

 

Немецкие снаряды рвались совсем рядом с нашими окопами - то перед ними, то позади.

На командном пункте, накрытом маскировочной сетью, находились командир роты капитан Реутов и старшина роты старший сержант Панин. Оба вели огонь по наступающим немцам. От командного пункта роты в разные стороны тянулись окопы взводов. Бойцы в окопах тоже стреляли по фрицам, которые находились в 100-150 метрах от наших позиций. Наступающие немецкие пехотинцы "жались" к танкам, которые время от времени гулко стреляли из башенных орудий.

По "тиграм" била советская артиллерия.

Вот снаряд разорвался рядом с одним немецким танком, сорвав с него гусеницу. Вот загорелся другой "тигр"...

...Ломов и Синдяшкин в белых маскхалатах ползли к командному пункту роты с тыла, волоча за собой большущие баки с пищей. Оба были без оружия. На боку у каждого повара болталась объемистая фляжка...

...Ломов и Синдяшкин подобрались к окопу командного пункта и запрыгнули в него вместе с баками. Панин обернулся, увидел поваров и радостно заулыбался.

- О! Вот и обед! Спасибо, кормильцы!

Реутов тоже обернулся и улыбнулся.

- Хорошо! А то у бойцов уже животы свело, - он кивнул вперед. - Отобьем атаку - и сразу заправимся.

- Наркомовские сто грамм не забыли? - спросил Панин.

Ломов хлопнул себя по фляжке на боку.

- Водка кончилась. Но спиртяга есть!

Панин весело махнул рукой.

- Пойдет и спиртяга! За милую душу!

Реутов и Панин снова повернулись в сторону наступающих фрицев. Начали стрелять по ним из автоматов - короткими очередями, экономя патроны.

...К нашим окопам приближался единственный не подбитый артиллеристами "тигр", к которому "жались" пятеро бегущих по бокам от танка немецких пехотинцев. Реутов и Панин дали по ним несколько очередей. Убитые немцы упали в снег. Сам же танк продолжал угрожающе надвигаться на командный пункт роты. "Тигр" находился уже метрах в 60-80 от него.

Реутов повернулся к Панину.

 

 

- Чёрт! У нас же ни одной гранаты!

- Да..., - растерянно протянул Панин. - Если не помогут артиллеристы... Плохо дело.

..."Тигр" надвигался на командный пункт. До него было не больше полсотни метров. Реутов, Панин, Ломов и Синдяшкин смотрели на стальную махину с бессильной злобой.

Глаза Ломова загорелись. Он повернулся к Синдяшкину. Наклонившись к самому уху друга, махнул в сторону танка рукой и что-то зашептал. Выслушав Ломова, Синдяшкин согласно кивнул головой.

Два безоружных повара ловко выпрыгнули из окопа и, вжимаясь в снег, поползли навстречу немецкому "тигру". Увидевший это командир роты на несколько секунд опешил, а когда пришел в себя, сердито закричал:

- Куда?! С голыми руками на танк? Сдурели, что ли?

Реутов и Панин, вытянув шеи, смотрели на поваров, как на сумасшедших. Переглянувшись, капитан и старший сержант растерянно и удивленно пожали плечами...

...Ломов и Синдяшкин быстро ползли навстречу стальной махине, - но не сам "тигр", а обползая его сбоку...

...Вот повара поравнялись с танком, который двигался всего в нескольких метрах от них.

Вот оказались уже за "тигром"...

...Ломов и Синдяшкин сорвали с себя фляжки, быстро открутили их колпачки, вскочили и, пригнувшись, подбежали к танку сзади. Оба засеменили трусцой следом за "тигром", дружно поливая из фляжек спиртом его моторный отсек...

...Уже сообразив, что делают повара, Реутов повернулся к Панину. Восторженно улыбаясь, махнул в сторону Ломова и Синдяшкина рукой.

- Глянь! Глянь, что творят!

...Когда Ломов и Синдяшкин вылили в моторный отсек "тигра" весь спирт из фляжек,

Ломов чиркнул спичкой и швырнул ее туда же. Моторный отсек танка вспыхнул. Ломов и Синдяшкин отпрыгнули в сторону, упали в снег и отползли подальше от танка...

...Проехав еще немного, горящий танк остановился метрах в двадцати от наших окопов. Башенный люк "тигра" распахнулся. Из него, спасаясь, начали выпрыгивать немецкие танкисты. Наши уничтожали их меткими выстрелами одного за другим, и вскоре все члены экипажа "тигра", раскинув руки, валялись в снегу вокруг танка...

...Ломов и Синдяшкин лежали недалеко от пылающего "тигра", глядя на него и торжествующе улыбаясь...

...Реутов вскинул руку вверх и махнул ею.

- В атаку! Вперед!!!

Реутов и Панин первыми выпрыгнули из окопа командного пункта. Следом за ними из своих окопов начали выпрыгивать бойцы. Громко крича "ура!", они бежали по заснеженному полю цепью, стреляя из автоматов...

...Когда цепь атакующих приблизилась к Ломову и Синдяшкину, повара тоже вскочили с земли, подбежали к убитым немецким пехотинцам, подхватили лежащие рядом с фрицами шмайсеры и влились в цепь бойцов. Вместе с ними повара неслись по заснеженному полю к немецким окопам, стреляя на ходу...

 

***

 

Посреди блиндажа командира полка стояли Ломов с перевязанной головой и Синдяшкин со ссадиной на скуле. Подполковник Трошкин, замерший напротив них, смотрел на поваров глазами, полными гордости и восхищения.

- Ну, вы даете! Первый раз у меня повара ходят в атаку. А уж как спалили немецкий "тигр"...

Трошкин громко засмеялся.

- Это ж надо! - подполковник опрокинул в воздухе воображаемую фляжку рукой. - Спиртом! Из фляжек! Теперь я знаю: вы не только зайцев умеете жарить. Но и "тигров"!

Ломов и Синдяшкин улыбнулись его шутке.

- Спасибо, мужики. Нам эта контратака, - командир полка провел себя ладонью по горлу, - во как была нужна. Полк сегодня продвинулся еще на пять километров.

Трошкин обвел поваров взглядом.

- Буду представлять обоих к орденам Славы. Второй степени, - он кивнул на их гимнастерки. - Третья-то у вас уже есть.

Повара довольно улыбались.

 

***

 

Ломов с перебинтованной головой и Синдяшкин сидели на перевернутых ящиках недалеко от разделочного стола, чистили картошку. Синдяшкин первым увидел Валентину, которая, вынырнув из-за палатки хозчасти, направилась к поварам. Кивнув в сторону медсестры головой, Синдяшкин ухмыльнулся и вполголоса протянул:

- Твоя!

Ломов поднял голову, увидел Валентину, заулыбался и торопливо вскочил. Валентина подошла к поварам.

- Здравствуйте, - она тоже улыбнулась.

- Здравствуйте, - почти хором ответили повара.

Валентина посмотрела на Ломова и притворно нахмурила брови.

- Петр Егорыч, почему не пришли вчера на перевязку?

Ломов виновато вздохнул.

- Приходил я... Но как увидел у палатки капитана Орехова... Сразу дал задний ход.

Не хочу лишний раз с ним встречаться. Больно уж он у вас сердитый.

При упоминании Орехова Валентина вздохнула. А затем решительно сверкнула глазами.

- У Вас - ранение. Перевязывать нужно. А Вы... Из-за этого Орехова..., - не договорив, она раздраженно махнула рукой.

- Может, Вам еще чего приготовить? Вкусненького? - ласково протянул Ломов.

- Не нужно. Вы сами приходите. И на перевязку, и просто..., - Валентина заглянула в глаза Ломова с надеждой. - Сегодня придете?

Глаза Ломова загорелись радостным блеском.

- Обязательно!

 

***

 

Из-за двери штабного блиндажа доносился орудийный гром.

Облокотившись о стол, Трошкин прижимал к уху трубку полевого телефона. Лицо подполковника было перекошено от досады и злости.

- Что? Отступать? Аж за Павловку?! - Трошкин тяжело вздохнул. - Есть.

Он гневно швырнул трубку на аппарат.

 

***

 

Ломов и Синдяшкин возились у костра.

Недалеко от передвижной кухни с огромным баком для пищи стояла привязанная к дереву лошадь. В воздухе - совсем близко - гремела артиллерийская канонада.

К поварам подбежал запыхавшийся лейтенант Могилевец, на котором не было лица. Повара повернулись к нему.

- Немцы прорвали фронт! Сразу в двух местах... Чтобы полк не попал в окружение, приказано отступать, - Могилевец махнул рукой. - Быстро собирайте манатки!

Лейтенант убежал.

Ломов бросился к передвижной кухне, Синдяшкин - к лошади. Ломов торопливо укладывал на бак какие-то мешки. Синдяшкин отвязывал лошадь от дерева, путаясь в узлах веревки.

- Шевелись, Иваныч! - бросил Ломов Синдяшкину.

Синдяшкин выхватил из кармана нож и обрезал веревку.

 

***

 

По проселочной лесной дороге тянулся тыловой обоз. Его замыкала передвижная кухня, на облучке которой сидели Ломов и Синдяшкин с автоматами за спинами.

Ломов держал в руках вожжи, погоняя лошадь, тянувшую передвижную кухню.

В воздухе со всех сторон гремели орудийные выстрелы и взрывы бомб...

...На очередном ухабе у передвижной кухни отвалилось колесо. Оно покатилось в сторону. Кухня резко накренилась вбок, а Ломов и Синдяшкин кувырком полетели на землю. Ломов упал прямо на Синдяшкина, грузно навалившись на него своим огромным телом. Синдяшкин жалобно и протяжно застонал.

- Егорыч, слезай! Раздавишь же!

- Да что твоим костям будет! - бросил, поднимаясь, Ломов.

Синдяшкин тоже встал, кряхтя и почесывая бока. Ломов побежал к колесу, закатившемуся в кусты. Синдяшкин заковылял к кухне...

...Тыловой обоз полка исчез за деревьями...

...Ломов и Синдяшкин, присевшие на корточки, закончили прилаживать колесо и встали.

Оба посмотрели туда, где дорога терялась среди деревьев: хвоста обоза было не видно.

Ломов махнул рукой.

- Поехали! Быстро!

Повара заскочили на облучок кухни.

- Отстали мы..., - тоскливо протянул Синдяшкин.

- Ничего, догоним! - Ломов натянул вожжи. - Н-но!

Лошадь тронулась с места...

Передвижная кухня двигалась уже по другой лесной дороге. Орудийный выстрелы и разрывы бомб гремели где-то далеко впереди. Синдяшкин повернулся к Ломову и кивнул головой вперед.

- Далеко уже наши. Ох, попадем мы с тобой в окружение...

- Да не каркай ты!

...Вскоре лес начал редеть. Услышав сбоку приглушенный рев мотоциклов, Ломов и Синдяшкин посмотрели в ту сторону, откуда он раздался. Тревожно переглянулись.

Ломов остановил лошадь. Повара соскочили на землю. Ломов махнул рукой.

- Пошли, поглядим!

Пригнувшись и сжимая в руках автоматы, повара пробирались среди деревьев. Рев мотоциклов становился все громче и громче. Повара приближались к опушке леса...

...Уже недалеко от нее повара сквозь деревья увидели, как по грунтовой дороге, ведущей вдоль опушки, с ревом мчались мотоциклы, на которых сидели немецкие солдаты. Мотоциклы ехали в том же направлении, что и повара. Ломов и Синдяшкин, не сговариваясь, упали на землю. Ломов повернул к Синдяшкину голову.

- Накаркал!

- Да я-то тут причем?

Ломов почесал затылок.

- Будем пробиваться к своим, - он оглянулся назад. - Двигаться к линии фронта по той же дороге.

- Может, кухню нам бросить? - предложил Синдяшкин. - Пёхом сподручнее. А с ней - засекут нас фрицы, как пить дать.

Ломов сердито посмотрел на Синдяшкина.

- Я те брошу! Имущество надо сберечь.

 

***

 

Передвижная кухня двигалась по той же проселочной лесной дороге.

Ломов и Синдяшкин услышали впереди шум мотоциклов.

- Прятаться надо! - испуганно прошептал Синдяшкин.

Ломов направил лошадь в лес. Передвижная кухня съехала с дороги. Но углубиться в лес повара не успели.

На дороге появились два мотоцикла с четырьмя немцами. У троих фрицев были автоматы, а у солдата на втором мотоцикле - пулемет. В люльке переднего мотоцикла сидел уже немолодой фельдфебель. Фельдфебель и Ломов с Синдяшкиным заметили друг друга одновременно. Фельдфебель крикнул что-то солдату за рулем, толкнул его в бок и, вскинув автомат, навел его на поваров. Ломов и Синдяшкин спрыгнули на землю, наводя автоматы на фрицев. Фельдфебель дал по поварам очередь с мотоцикла, который начал тормозить, но еще не успел остановиться. Ломов и Синдяшкин ответили дружным залпом. Пуля попала в голову солдата за рулем переднего мотоцикла, и убитый немец уронил ее на руль: мотоцикл съехал с дороги, врезался в дерево и перевернулся. Придавленный мотоциклом фельдфебель, автомат которого улетел далеко в сторону, истошно закричал от боли. Немцы на втором мотоцикле тоже начали стрелять по Ломову и Синдяшкину.

Повара дали по ним несколько очередей, убив обоих. Второй мотоцикл, проехав еще немного, также съехал с дороги, уперся в дерево и заглох.

В наступившей тишине были слышны лишь жалобные стоны и причитания придавленного мотоциклом фельдфебеля, ругающегося по-немецки.

Ломов и Синдяшкин встали и стали осторожно приближаться к дороге. Фельдфебель перестал стонать и ругаться. Он с ужасом смотрел на приближающихся поваров.

Ломов и Синдяшкин подошли к нему. Синдяшкин, кивая на немца, навел на него автомат.

- Ну чё, добьем?

Фельдфебель, понявший намерения повара, был близок к обмороку.

- Зачем? - возразил Ломов. - Доставим к нашим. Им "язык" не помешает.

- Самим бы пробиться..., - вздохнул Синдяшкин. - А с этим... Обуза!

Ломов хитро усмехнулся.

- Не будет он нам обузой!

Ломов окинул взглядом валяющихся на дороге фрицев, шинели которых были пробиты пулями.

- Шинелишки мы, конечно, продырявили... Но ничего! Сойдут.

...Передвижная кухня двигалась по лесной дороге дальше. Ломов и Синдяшкин сидели на облучке, одетые в немецкие шинели, с касками на головах. Толстому Ломову шинель была невероятна мала и, когда он ее надевал, порвалась под мышками. Рядом с поварами лежал захваченный у немцев пулемет. Фельдфебеля с поварами не было.

Неожиданно впереди прогремел пистолетный выстрел. Пуля чиркнула по баку для пищи в нескольких сантиметрах от Ломова. Ломов и Синдяшкин спрыгнули на землю и залегли.

Лошадь остановилась.

Прогремел еще один выстрел - и пуля вспорола снег рядом с Ломовым. Ломов заметил стрелявшего в него человека, который прятался за деревом недалеко от дороги. Петр Егорович повернулся к Синдяшкину, который уже вскинул автомат и собрался стрелять в ответ. Сделает другу знак рукой: погоди.

- Чё ждать-то? - прошептал Синдяшкин. - Пока он нас грохнет?

- Да не немец это, раз по немцам стрелял. Наверное, наш. Тоже попал в окружение...

Ломов повернул голову в сторону стрелявшего.

- Эй, за деревом! Слышь! Мы не фрицы!

- А кто? - донеслось из-за дерева.

- Из сорок второго полка.

- Сорок второго?

Глаза Ломова оживились.

- Где-то я уже этот голос слышал. Неужели...?

Ломов приподнялся.

- Товарищ капитан, это Вы? Орехов?

- Ну, Орехов, - ответил голос из-за дерева уже спокойно и даже радостно. - А вы кто?

- Повара, с полковой кухни! Вы меня должны помнить - Ломов моя фамилия!

Ломов осторожно поднялся, стягивая с себя каску. Из-за дерева - не менее осторожно - выглянул Орехов. Увидев Орехова, Ломов широко заулыбался. На лице Орехова тоже расцвела улыбка...

...Орехов лежал на баке передвижной кухни. Одна нога капитана была перебинтована.

Перевернувшись набок, он жадно ел тушенку прямо из банки. Ломов и Синдяшкин стояли рядом с ним, глядя на Орехова с жалостью. Утолив первый голод, Орехов вскинул голову и посмотрел на поваров глазами, полными благодарности.

- Слава Богу, что встретил вас. Думал, уже все! Хана! С простреленной-то ногой...Машина моя от колонны отстала. Заглох движок, - Орехов махнул рукой. - А тут - немецкие танки. Мы с водителем - в лес. Он добежать не успел... А меня подстрелили уже среди первых деревьев. Дальше - полз... Преследовать фрицы не стали - видно, торопились. Подумали - сдохнет сам.

Капитан горько усмехнулся.

По лицу Ломова было видно, что он волнуется.

- А остальные? Больше из ваших никто не мог... в окружение?

Капитан посмотрел на Ломова.

- Не должны, - Орехов понимающе улыбнулся. - За Валентину не беспокойся. Мы ее с ранеными отправили в тыл раньше всех - первой машиной.

Ломов облегченно вздохнул. Он подошел к облучку передвижной кухни, взял с него еще одну немецкую шинель, вернулся и протянул ее Орехову.

- Вам бы тоже переодеться. Если не возражаете. Мало ли...

Орехов пожал плечами.

- Чего возражать? На войне как на войне.

 

***

 

Из-за деревьев на опушку леса выскользнули Ломов и Синдяшкин. Залегли.

Артиллерийская канонада грохотала совсем рядом.

Повара, приподнявшись, смотрели вперед - туда, откуда доносился орудийный гром. Ломов махнул рукой: пошли дальше! Повара встали и начали короткими перебежками продвигаться вперед.

 

***

 

Передвижная кухня стояла в лесу. На баке кухни лежал с пулеметом в руках Орехов.

Он смотрел на Ломова и Синдяшкина, которые появились вдалеке. Пробираясь среди деревьев, повара возвращались к кухне...

...Ломов и Синдяшкин подошли к Орехову.

- Вы, товарищ капитан, здесь старший по званию. Поэтому как скажете, так и будет. Но у нас предложение такое..., - Ломов махнул рукой в ту сторону, откуда пришли повара. -

Передний край фрицев - недалеко. И место, где можно его проскочить, мы нашли - проход на стыке немецких окопов.

- Пока будем добираться до переднего края, немцы к нам цепляться не должны, - вступил в разговор Синдяшкин. - Кухни у фрицев похожи на наши. И форма на нас немецкая.

- Ну, а когда доберемся до передовой..., - Ломов стегнул рукой воображаемую лошадь. -Поскачем во весь опор - через поле, к нашим окопам. Пока фрицы очухаются... До наших будет рукой подать.

Синдяшкин улыбнулся.

- Прорвемся, товарищ капитан!

Орехов тоже улыбается.

- Что ж... План хороший.

 

***

 

Передвижная кухня выехала из балки у самого переднего края немецкой обороны и двинулась к проходу на стыке немецких окопов, которые тянулись слева и справа. До окопов было не больше тридцати шагов. За ними начиналось поле, на противоположном краю которого - метрах в 300 - виднелись уже советские окопы.

Ломов и Синдяшкин, спрятав автоматы под тряпьем в ногах, сидели на облучке. Орехов лежал на баке для пищи, накрыв пулемет своим телом.

Немцы в окопах заметили поваров. Решив, что они привезли обед, начали громко приветствовать поваров - скалить зубы и кричать, зазывая их к себе. Фрицы громко стучали ложками по пустым котелкам. Ломов, Синдяшкин и Орехов махали немецким солдатам руками и улыбались.

Ломов стегнул лошадь. Она ускорила ход. Перешла на бег. Передвижная кухня, миновав передний край немцев, выехала в поле и помчалась к советским окопам.

Немцы, среди которых был долговязый сержант, смотрели на поваров, как на сумасшедших, крутя пальцами у висков. Сержант крикнул:

- Вохин гейн зи? Дорт зинд руссише! (Куда вы? Там же русские!)

Лошадь, которую стегал Ломов, мчалась во весь опор. Передвижная кухня, подпрыгивая на ухабах, летела к советским окопам.

Когда она преодолела почти половину расстояния до них, немцы, наконец, сообразили, что повара направляются к русским преднамеренно. Сержант злобно выругался, поворачивается к своим солдатам и махнул рукой.

- Фойер! (Огонь!)

Немцы открыли по поварам огонь...

...Пули свистели над головами поваров и Орехова, со звоном ударяясь о бак для пищи.

Орехов выхватил из-под себя пулемет. Дает из него длинную очередь по немцам.

Сержант с простреленной головой повалился на дно окопа. Рядом с ним упало еще несколько убитых немецких солдат.

Орехов продолжал строчить из пулемета - ну, прямо как с тачанки. Синдяшкин выхватил из-под ног автомат и, обернувшись, тоже начал отстреливаться. Ломов, привстав на облучке, погонял лошадь. До советских окопов оставалось не больше ста метров...

...В окопе стоял старший лейтенант Романов. Прижав к глазам бинокль, он удивленно наблюдал за странной повозкой с тремя фрицами, мчащимися к нашим окопам и стреляющими по своим. Рядом с Романовым топтался сержант Шилович. Взяв наизготовку автомат, он тоже изумленно наблюдал за происходящим. Чуть дальше замерли готовые ко всему бойцы.

- Что за ерунда? - недоуменно протянул Романов. - Фрицы... Летят на нас. А стреляют по своим.

- Может, к нам решили переметнуться? - предположил Шилович.

Старший лейтенант пожал плечами.

- Если к нам, - продолжал Шилович. - Давайте их прикроем. Поддержим огнем!

- Погоди. Дай разобраться...

...Передвижная кухня мчалась по полю к нашим окопам. Когда до них осталось 70-80 метров, пуля попала в лошадь. Захрипев, она повалилась набок. Кухня замерла на месте.

Орехов обернулся к поварам и вопросительно посмотрел на них.

- Егорыч, что делать? - крикнул Синдяшкин.

Ломов решительно махнул рукой.

- Дотянем сами!

Он повернулся к Орехову.

- Товарищ капитан, чего не стреляете?

Орехов снова начал строчить по немцам из пулемета.

Ломов спрыгнул на землю и бросился к убитой лошади, Синдяшкин - за ним. Под градом немецких пуль повара выпрягли из повозки убитую лошадь, впряглись в оглобли сами и,

поднатужившись, сдвинули кухню с места - не хуже лошади. Шаг за шагом друзья шли все быстрее и быстрее, а затем перешли на бег. Передвижная кухня катилась, приближаясь к советским окопам. Ломов вскинул голову и крикнул в сторону наших:

- Братцы! Мы свои!!!

Услышав крик Ломова, старший лейтенант Романов и сержант Шилович переглянулись.

Повернувшись к своим бойцам, Романов махнул рукой.

- По немецким окопам - огонь!

Бойцы дали дружный залп по фрицам...

 

***

 

Выдача горячей пищи на советской полевой кухне

 

Передвижная кухня стояла в леске за окопами нашего передового края.

Рядом с кухней сидели прямо на земле, тяжело дыша, потные и замученные Ломов и Синдяшкин в немецких шинелях.

Двое санитаров сняли с бака для пищи Орехова, уже скинувшего с себя немецкую форму, бережно уложили его на носилки и унесли.

Кухню обступили улыбающиеся бойцы во главе со старшим лейтенантом Романовым.

- Что ж вы кухню не бросили? - спросил у поваров Романов. - Когда подстрелили лошадь? Быстрее бы добежали!

Ломов отрицательно помотал головой.

- Нельзя нам бросать кухню, товарищ старший лейтенант. Для повара она..., - Ломов почесал затылок. - Как для танкиста танк.

Обступившие поваров солдаты засмеялись. Ломов кивнул на огромный бак для пищи.

- Да и груз у нас ценный.

Романов удивленно вскинул брови.

- Какой?

Ломом и Синдяшкин усмехнулись. Ломов встал, подошел к кухне, забрался на бак и открыл его круглую крышку. Заглянув внутрь бака, постучал по его обшивке.

- Вылазь!

Из люка бака показалась голова немецкого фельдфебеля. Щурясь на ярком свете, он со страхом озирался вокруг. Высунувшись по пояс и разглядев советских бойцов, фельдфебель поднял руки вверх.

- Гитлер капут!

Бойцы, обступившие кухню, громко заржали.

Ломов повернулся к Романову.

- Нарвались в лесу на немецкий патруль... Троих положили. А этого - взяли с собой. Так что принимайте.

Старший лейтенант восхищенно цокнул языком.

- Ну, вы даете!

Ломов спрыгнул на землю и начал расстегивать пуговицы немецкой шинели.

- Хватит ходить во фрицевской форме, Иваныч! - бросил он Синдяшкину.

Ломов и Синдяшкин сняли и брезгливо швырнули немецкие шинели на землю.

Романов и бойцы увидели на груди каждого повара два Ордена Славы. Уважительно переглянулись.

 

***

 

У палатки медсанроты Валентина разговаривала со своей подругой Татьяной.

Татьяна увидела, как издалека к ним приближается Ломов. Ойкнув, она прижала руки к лицу.

- Смотри!

Валентина повернула голову в сторону Ломова, увидела повара и, радостно вскрикнув, бросилась к нему. Широко заулыбавшись, Ломов ускорил шаг. Валентина подлетела к Петру Егоровичу и, замерев в шаге от него, несколько секунд смотрела на повара так, словно все еще не верила своим глазам.

- Егорыч! Миленький...

Валентина сделала еще один шаг к нему, обняла Ломова руками за шею и начала торопливо покрывать поцелуями его лоб, губы, щеки... Ошарашенный Ломов стоял, не смея шелохнуться. В его влюбленных глазах было неземное блаженство.

Татьяна смотрела на Ломова с Валентиной с легкой завистью.

Отстранившись от Ломова, Валентина вытерла ладонью влажные глаза.

- Мне сказали, ты отстал от полка. Пропал без вести... Господи, чего я только не думала!

- Жив я, жив, - он ласково провел рукой по щеке Валентины. - Не время помирать, когда у нас с тобой... Только все началось.

Ломов счастливо улыбался. Валентина - тоже.

К палатке медсанроты подбежал раскрасневшийся Синдяшкин. Кивком головы он поздоровался с Татьяной, а потом и с увидевшей его Валентиной. Ломов недоуменно уставился на друга. Синдяшкин выдохнул:

- Егорыч! Нас - к командиру полка!

- Во как..., - недовольно протянул Ломов. - И поговорить не дадут.

 

***

 

Ломов и Синдяшкин стояли напротив Трошкина в окопе командно-наблюдательного пункта полка. Подполковник смотрел на них с гордостью и восхищением.

- Про все ваши подвиги знаю. И про встречу в лесу с немецким патрулем, и про пленного фрица. Ну, а как летели на кухне к нашим окопам... Как на тачанке..., - Трошкин засмеялся и изобразил руками стрельбу из пулемета. - Знает уже даже командующий фронтом. И ему доложили...

Командир полка похлопал поваров по плечам.

- Пора вам становиться полными кавалерами Ордена Славы. Заслужили, мужики!

Ломов и Синдяшкин довольно переглянулись.

 

***

 

Солнечным апрельским утром 1945 года Валентина и Ломов, на гимнастерке которого сияли три Ордена Славы, негромко переговариваясь, вышли из палатки медсанроты и тут же - лицом к лицу - столкнулись с капитаном Ореховым. Увидев Орехова, Ломов вытянулся в струнку.

- Здравия желаю, товарищ капитан.

Орехов приветливо улыбнулся.

- Здорово!

Стараясь не глядеть на Валентину, Орехов пожал повару руку.

Ломов и Валентина отошли в сторону и остановились недалеко от палатки, продолжая прерванный разговор. Орехов бросил на влюбленных грустный взгляд, вздохнул, махнул рукой - а, что тут уже поделаешь?! - и исчез внутри палатки.

Ломов обнял Валентину за талию.

- Придешь к нам на кухню обедать? - он подмигнул Валентине. - Я ушицу сварю.

- Правда!? Снова ходил на рыбалку?

- А то. С утра пораньше... Так придешь?

- На уху - обязательно.

 

 

К Ломову и Валентине подошел Трошкин - уже в полковничьих погонах. Ломов и Валентина повернулись к нему и застыли по стойке "смирно". Трошкин махнул рукой.

- Вольно, вольно.

Ломов и Валентина расслабились.

- Вот, Егорыч, мы и у Берлина. В полсотне километров, - Трошкин улыбнулся Ломову. - Скоро возьмем!

Командир полка хлопнул повара по плечу.

- Помнишь, что мне обещал?

- Помню, товарищ полковник. Будет Вам жареный заяц по-берлински.

- Ну, с зайцем-то все понятно. А вот кое с чем другим..., - Трошкин хитро прищурился. - Хочу задать тебе один вопрос...

Ломов пожал плечами.

- Спрашивайте.

Трошкин перевел взгляд с Ломова на Валентину.

- Когда будем свадьбу играть?

Ломов и Валентина, смутившись, переглянулись. Ломов решительно махнул головой.

- Кончится война - и сыграем.

Трошкин шутливо погрозил Ломову пальцем.

- Смотри! Чтобы и это обещание выполнил!

 

***

 

У костра помешивал в котелке уху Синдяшкин, на гимнастерке которого тоже сияли три Ордена Славы. Рядом с Синдяшкиным стоял Ломов.

К леску недалеко от полковой кухни подошла рота пехотинцев. Остановившись на привал, солдаты разбрелись в разные стороны. Рассевшись на траве, перекусывали, курили...

Ломов обратил на них внимание. Кивнул на солдат.

- Глянь, вроде, не наши.

Синдяшкин тоже посмотрел на отдыхающих бойцов.

- Не. Я слышал, полку две роты придали. Перед наступлением. Из другой части.

Ломов продолжает разглядывать солдат, находившихся метрах в ста от кухни.

Неожиданно он изменился в лице. Заметив это, Синдяшкин тронул друга за локоть.

- Егорыч, что случилось?

Ломов, словно не слыша его, сделал шаг в сторону солдат. В его глазах смешались сомнение и надежда.

- Не может быть..., - протянул Ломов.

Сорвавшись с места, Ломов направился к солдатам. Синдяшкин удивленно смотрел ему вслед. Ломов шагал все быстрее и быстрее, а затем перешел на бег...

...В леске, в стороне от других солдат, устроился на пеньке... Ваня. Он курил, сидя спиной к подбегающему Ломову.

Ломов с глазами самого счастливого человека на земле летел к сыну. Когда до него осталось 20-30 шагов, Ломов уже ни капли не сомневающийся, что это Ваня, махнул рукой.

- Ваня! Сынок!!!

Услышав голос отца, Ваня вскочил и повернулся к Ломову. Недокуренная самокрутка выпала из руки Вани. На его лице расцвела счастливая улыбка.

- Батя!!! - громко крикнул Ваня и кинулся навстречу отцу.

Сблизившись, они бросились друг к другу в объятья.

Отец и сын стояли, обнявшись. На глазах обоих были слезы радости. Солдаты из роты Вани смотрели на них, улыбаясь.

Отстранившись от Вани, но продолжая держать руки на его плечах - словно боясь вновь потерять сына - Ломов смотрел на него так, будто все еще не верил в это чудо.

- Ваня! Сын... Я поверить не мог... Когда увидел тебя, - Ломов счастливо улыбался. - Я же получил на тебя похоронку, еще в сорок первом.

Ваня кивнул головой.

- Знаю, батя. Все знаю.

К Ломову и Ване подбежал Синдяшкин с распростертыми для объятий руками.

- Ванюша! - радостно заорал он.

Ваня сделал шаг к нему. Синдяшкин и Ваня крепко обнялись. Жмурясь от радости, Синдяшкин хлопал его по спине своими маленькими ладошками.

- Это ж сколько лет мы не знали... Что ты - живой.

- Да, Иваныч.

Освободившись из объятий Синдяшкина, Ваня стоял между ним и отцом. В глазах обоих поваров горело желание поскорее узнать, почему так случилось. Ваня вздохнул.

- Меня ведь и в самом деле - чуть не похоронили. По-настоящему...

Ломов оглянулся вокруг.

- Да что мы торчим тут, как три пенька? - он кивнул в сторону кухни. - Пошли к нам - на кухню. Там все и расскажешь. Привал же у вас - большой?

- Да, время есть, - Ваня спохватился. - Я только взводному скажу.

Ломов хлопнул его по плечу.

- Давай.

Ваня развернулся и побежал к своей роте. Ломов смотрел ему вслед счастливыми глазами...

...Ломов, Ваня и Синдяшкин сидели вокруг костра. Ваня держал в руках кружку с дымящимся чаем. Оба повара слушали его, боясь пропустить хоть слово.

- Под Волоколамском, во время атаки, снаряд разорвался у меня за спиной... Что было дальше - не помню. Но мне потом рассказали..., - волнуясь, Ваня сделал глоток из кружки. - Осколками посекло всего, живого места не осталось... В общем, приняли меня бойцы из похоронной команды за мертвого. Снесли вместе со всеми - к яме, для братской могилы. Тут я и зашевелился... Меня - сразу в госпиталь. Почти два месяца пролежал. Пять операций...

Ломов и Синдяшкин сочувственно вздохнули.

- Потом повезло - вернулся в родную часть, - Ваня посмотрел на отца. - Там и узнал, что тебе на меня отправили похоронку...

Ломов грустно покачал головой.

- Сразу написал тебе, что ошиблись. Живой! - Ваня вздохнул. - А в ответ - тишина. Я и Варе писал... И от нее письма не дождался.

Ваня обвел Ломова и Синдяшкина проницательным взглядом.

- Ну, я сразу и понял. Что все вы ушли на фронт.

Ломов согласно кивнул.

- Так и было. Сначала мы с Иванычем. Потом - Варя.

- Значит, все мои письма так уже четвертый год в почтовых ящиках и лежат.... - спохватившись, Ваня вскинул голову. Он заметно волновался. - А Варя? С ней все в порядке? Где она?

Синдяшкин похлопал его по плечу.

- Да в порядке, в порядке! В медсанбате она, сестрой. А дивизия ее сейчас где-то в Польше. Кончится война - свидитесь! А пока..., - Синдяшкин полез в карман гимнастерки, достал из него сложенный двое конверт и протянул его Ване. - Тут тебе и ее полевая почта, и наша.

Глаза Вани, взявшего в руки конверт, радостно загорелись. Он ударил себя кулаком по колену.

- Сегодня же ей напишу!

Синдяшкин снова потрепал Ваню по плечу.

- И я напишу. Что Ванюша воскрес!

К костру подошла Валентина. Увидев ее, Ломов вскочил и, широко улыбаясь, кивнул на сына.

- Валя! Я сына нашел! Живого!

Валентина радостно и удивленно вкинула брови. Ваня тоже встал и приветливо кивнул ей головой.

- Здравствуйте.

- Здравствуй.

Ломов сделал шаг к Ване и обнял его, прижав к себе.

- По ошибке прислали похоронку... Так что праздник у нас! Какого еще и не было!

- Нашли-то вы как друг друга? - спросила Валентина.

Ломов кивнул на лесок, где расположились на привале пехотинцы.

- Вон там я его увидел. Среди солдат.

Валентина посмотрела на Ваню.

- Ну, со вторым рождением тебя, Ваня!

Со стороны леска раздался громкий голос:

- Ломов!!!

Ломов и Ваня повернулись на голос одновременно и увидели солдата, который, отойдя от леска в сторону кухни, смотрел на Ваню. За спиной солдата пехотинцы становились в строй. Солдат махнул Ване рукой.

- Строиться!

Ваня повернулся к отцу.

- Все, батя, надо идти.

Ломов с сожалением вздохнул.

- Эх, не успели встретиться...

- Ну, теперь-то будем в одном полку! - успокоил друга Синдяшкин. - Не потеряется.

Перед тем как расстаться вновь, Ломов и Ваня еще раз обнялись.

Ваня развернулся и побежал к своей роте. Ломов, Синдяшкин и Валентина махали ему руками вслед...

...В воздухе раздался свист дальнобойного артиллерийского снаряда. Повара и Валентина непроизвольно вжали головы в плечи. Ваня, бегущий к своей роте, - тоже.

- Артобстрел! Ложись! - крикнул Ломов и упал на землю. Синдяшкин и Валентина - следом за ним. Приподняв голову, Ломов посмотрел на бегущего Ваню.

- Ложись, сынок!

Ваня, пробежав еще несколько шагов, тоже плюхнулся на землю.

Мощный взрыв прогремел рядом с леском. Уже было вставшие в строй, солдаты роты Вани тут же разбежались в разные стороны и залегли. Землю вздыбил еще один взрыв - в том месте, где раньше стоял строй. Еще один снаряд упал, не долетев метров 30 до кухни. И еще один - недалеко от Вани.

Увидев это, Ломов вскочил и побежал к сыну, который лежал, накрыв руками голову...

...Снаряды густо ложились повсюду - и в леске, и у кухни...

...Ломов подбежал к сыну и навалился на Ваню сверху, закрыв его своим телом. Через пару секунд взрыв прогремел буквально в нескольких шагах от них...

...Артобстрел закончился. В воздухе повисла тишина. Синдяшкин и Валентина подняли головы и увидели Ломова, который неподвижно лежал на сыне, широко раскинув руки.

В глазах Синдяшкина и Валентины мелькнуло беспокойство.

Ломов не двигался. Почуяв неладное, Ваня медленно вылез из-под отца. Тело Ломова осталось лежать на земле: его спина была пробита осколками сразу в нескольких местах.

У побледневшего Вани затряслись губы.

- Батя!

Ломов не подавал признаков жизни. Его глаза были закрыты.

Ваня осторожно перевалил тело отца на спину. Взяв голову Ломова в руки, Ваня поднес лицо отца к своему. Из его глаз брызнули слезы.

- Батя!!!

К Ване подбежали Синдяшкин и Валентина. Оба упали рядом с Ломовым на колени.

Во взгляде Валентины смешались любовь и отчаянье.

- Егорыч, миленький... Как же...?

Наклонившись над Ломовым, она схватила его руку и стала торопливо щупать пульс.

По глазам Валентины было видно, что пульса нет. Валентина уронила руку Ломова на землю и, обхватив ладонями лицо, зашлась в плаче. По щекам Синдяшкина тоже текли слезы.

К ним подошел полковник Трошкин.

Замерев на месте, он тяжело вздохнул и медленно стянул с головы фуражку...

...Неожиданно Ломов открыл глаза.

Увидев это, Синдяшкин, Ваня и Валентина разом перестали плакать. Ойкнув, Валентина торопливо полезла в карман гимнастерки, доставая из него индивидуальный перевязочный пакет. Разорвала его зубами. Приподнявшись, оглянулась по сторонам и

махнула рукой.

- Санитары!

Ваня держал голову отца в руках и, глядя ему в глаза, счастливо улыбался.

- Батя, живой!

Трошкин и Синдяшкин, лица которых лучились от радости, облегченно вздохнули.

- Слава те Господи, - прошептал командир полка.

Ломов обвел окружающих взглядом, увидел их заплаканные лица и сразу все понял.

Превозмогая боль, он с трудом растянул в улыбке губы.

- Что, похоронили меня? Рано, - Ломов перевел взгляд на Трошкина. - Я же еще зайца по-берлински не приготовил, товарищ полковник. Негоже помирать, не исполнив обещанного.

Трошкин улыбнулся в ответ.

 

***

 

В июне 1945 года полк стоял в предместье павшего Берлина.

Полковая кухня расположилась на опушке леса. Синдяшкин возился у костра, помешивая что-то в большом котле.

Недалеко от кухни, на обочине дороги, остановилась полуторка, в кузове которой сидели Ломов, Валентина, Ваня и Варя. Синдяшкин поднял голову от костра, увидел их, распрямился и радостно вскинул обе руки вверх.

- Егорыч!

Синдяшкин побежал к машине.

Ваня выпрыгнул из кузова первым, помог выбраться из машины Варе и Валентине, а затем они все вместе помогли спуститься на землю Ломову.

Синдяшкин подбежал к Ломову.

- Как я по тебе скучал!

Ломов улыбнулся.

- И я по тебе.

Ломов и Синдяшкин обнялись. Стоя напротив друг друга, они искренне радовались встрече. Синдяшкин кивнул на Ваню, Варю и Валентину.

- Как проводил их с утра пораньше в госпиталь... Глаз не мог оторвать от дороги. Всё ждал, когда привезут тебя, - Синдяшкин хохотнул. - У меня из-за этого даже каша подгорела. Первый раз в жизни.

Все засмеялись. Синдяшкин взмахом руки пригласил их за собой.

- Ну, пошли! Буду кормить обедом.

...Ломов, Валентина, Ваня, Варя и Синдяшкин подошли к кухне и увидели приближающегося к ним полковника Трошкина. Все пятеро, повернувшись к нему лицом, вытянулись в струнку. Трошкин махнул рукой.

- Вольно, вольно!

Все расслабились. Трошкин подошел к Ломову, пожал ему руку и похлопал повара по плечу.

- С поправкой тебя, Егорыч!

- Спасибо, товарищ полковник, - Ломов улыбнулся. - Разрешите пригласить Вас на свадьбу. Послезавтра.

- Спасибо! На твою приду. Обязательно.

Ломов хитро прищурился.

- Не только на мою. Будем две играть. Сразу! - он кивнул на Ваню и Варю. - Жениха Вы знаете. А вот рядом с ним и невеста - Варя. Дочь Иваныча.

Брови Трошкина удивленно взлетели вверх.

- Во как!

- Собирались поженить их в сорок первом, в Москве. А получилось только в сорок пятом, в Берлине.

- Хорошо получилось! - Трошкин посмотрел на Ваню. - Отпуск по случаю свадьбы дали большой?

- Десять суток. И мне, и ей, - ответил Ваня.

Трошкин весело махнул рукой.

- А я Егорычу с Валентиной своей властью дам по двадцать!

Ломов и Валентина довольно переглянулись.

Увидев что-то вдалеке, Синдяшкин протянул руку в сторону леса.

- Смотрите!

Все повернулись к лесу и тут же заметили на его опушке серенького зайца, перебегавшего от куста к кусту, - всего в полусотне шагов от кухни. Синдяшкин подмигнул Ломову.

- Вот сегодня, Егорыч, и приготовим командиру зайца по-берлински!

Синдяшкин бросился к разделочному столу, рядом с которым на табурете лежал автомат повара, схватил ППШ и прицелился в зайца.

Ломов быстро подошел к Синдяшкину и положил свою руку на ствол автомата, пригнув его к земле. Синдяшкин удивленно посмотрел на Ломова.

- Ты чего?

- Не надо. Пускай живет. Настрелялись мы уже за эту войну... Хватит!

Синдяшкин кивнул на Трошкина.

- А как же обещанное?

Ломов повернулся к командиру полка.

- Товарищ полковник. Жалко зайчишку. Давайте я Вам вместо зайца по-берлински приготовлю..., - Ломов на секунду наморщил лоб, а потом выпалил. - Яблочный пирог по-берлински! Вкусный. Пальчики оближите.

- Да, жалко ушастого..., - вздохнул командир полка.

Немного поколебавшись, Трошкин согласно махнул рукой.

- Ладно! Меняю зайца на яблочный пирог.

Все, улыбаясь, смотрели на серенького зайца, даже не подозревавшего, какая над ним только что пронеслась гроза.

А заяц продолжал беззаботно скакать по опушке леса...

 

 

 

В тексте использованы фотографии с сайта waralbum.ru