Я проехал необозримое снежное поле, где особые машины беспрерывно разравнивали и утрамбовывали снег, миновал несколько десятков аэропланов, расставленных на довольно большом расстоянии друг от друга, и подъехал к деревушке. Тут дальше автомобиль проехать не мог. Пришлось идти по чьим-то следам, глубоко вдавившимся в снег.
Майор Зайцев стоял во дворе домика, на пустом ящике, и смотрел через бинокль в молочное небо.
Он рассеянно со мной поздоровался и тотчас же снова взялся за бинокль.
- Летит, - сказал он наконец, облегчённо вздохнув, но не опуская бинокля.
- Я не вижу, - заметил я.
- Он в облаках. Сейчас увидите. Действительно, через две минуты совсем низко над землёй вышел из облачной мути пикирующий бомбардировщик.
Майор продолжал стоять на своём ящике. И, только когда бомбардировщик благополучно сел, майор опустил бинокль и, как бы впервые меня увидев, улыбнулся.
- Пойдёмте, - сказал он.
Мы пошли на аэродром. Самолёт подруливал к своему месту. Вскоре он остановился. Было видно, как от него отделились три человека в меховых комбинезонах и быстрым шагом пошли нам навстречу. Майор Зайцев тоже прибавил шагу. Теперь он нетерпеливо ждал донесения. Трое в комбинезонах почти бежали. Полевые сумки подпрыгивали на их бёдрах. Это были очень молодые люди, на вид почти мальчики.
Обе наши группы с ходу остановились. Все взяли под козырёк.
- Товарищ майор, ваше задание выполнено! - крикнул молодой человек, стоявший впереди. - Бомбили на аэродроме К. скопления неприятельских самолётов.
Вся тройка молодых людей - лётчик, штурман и стрелок-радист - была очень взволнована. Оказывается, за немецким аэродромом охотились уже целую неделю, ждали, когда немцы перегонят туда самолёты. И вот наконец дождались. Донесение было очень серьёзное, и майор не скрывал своей радости.
После первой же фразы донесения строго официальная часть кончилась, и трое юношей, перебивая друг друга, стремясь вспомнить все подробности полёта и ничего не пропустить, принялись рассказывать, как было дело. Видимость была плохая, и почти весь полёт прошёл в облаках. Шли по приборам. Когда вынырнули из облаков, немецкий аэродром оказался справа. На нём было не меньше двадцати самолётов.
- Там было ещё два четырёхмоторных, - вставил штурман. - Они вот так стояли.
И он стал чертить на снегу ногами в меховых унтах расположение четырёхмоторных самолётов.
Никто так хорошо не знает положения на фронте за последний час, как лётчики. Здесь уже с утра имели сведения, что немцы начали беспорядочный отход. Дороги забиты обозами. Вот уже три часа, как наши бомбят эти обозы.
Меня поразило, что лётчики и их командир ни разу не взглянули на карту.
- Мы тут всё наизусть знаем, - сказал майор, не оборачиваясь.
Молодые люди продолжали свой рассказ. Как только они увидели справа от себя немецкий аэродром, начали бить зенитки. Забегали люди.
- Ну? - сказал майор нетерпеливо.
- Я, значит, принял решение, - сказал лётчик, - стал заходить на цель.
- Это правильно, - заметил майор.
Он знал, что экипаж шёл без сопровождения истребителей, и решение, которое принял командир самолёта, - идти в бой против многих истребителей и зенитных снарядов, вместо того чтобы уйти в облака и дать газу, - было мужественное решение.
- Зашли мы, значит, точно и отбомбились.
- Результаты? - спросил майор.
- Не знаю, - сказал лётчик, - всё в дыму было. Как-никак сбросили четыре сотни, не считая осколочных.
- Я им ещё дал пить из пулемёта, - вставил стрелок-радист.
- Сказать честно, - добавил штурман, - ничего не было видно. Один дым.
- Тогда я принял решение - пошёл в облака и лёг на обратный курс, - сказал лётчик.
- Правильно сделал, - сказал майор. - Ну, товарищи, теперь быстренько в штаб. Донесение серьёзное.
Мы пошли к только что прилетевшему бомбардировщику. Его заправляли к следующему вылету. К кассетам подкатывали в решётчатой деревянной таре тяжёлые бомбы. Их с трудом поднимали на руках и вкладывали в кассеты. На них были ещё следы снега. В пустые места, остававшиеся в кассетах, впихивали листовки для германских солдат. Механики проверяли открытые моторы. Из подъехавшей к самолёту цистерны перекачивали бензин. Над самолётом трудились человек пятнадцать. Они работали так быстро, что даже не имели времени повернуть голову - естественное движение человека, который чувствует, что на него смотрят. От людей валил пар. Было очень холодно.
Майор показал мне множество мелких и крупных латок на крыльях и хвостовом оперении самолёта. Латки были сделаны очень аккуратно и закрашены.
- Вчера наши птенчики привезли штук шестьдесят пробоин, - сказал майор.
В это время майору доложили, что другой экипаж другого самолёта готов к вылету. Моторы запущены.
Майор дал разрешение на вылет, и мы снова пошли к домику. Когда мы шли, над нашей головой низко пролетел бомбардировщик.
- Это он? - спросил я.
- Это сосед, - ответил майор, не поднимая головы.
- Откуда вы знаете? Вы ведь даже не посмотрели на него.
- А по звуку, - сказал майор с удивлением, очевидно, поражаясь моей неосведомлённости.
- Я узнаю по звуку и собственный самолёт, - сказал политрук Дубинин, который шёл рядом с нами.
- Он милого узнает по походке, - заметил майор, усмехаясь. Но тут же стал очень серьёзен. - Пошёл, - сказал он, прислушавшись.
И начался новый пятидесятиминутный тур сдерживаемого изо всех сил волнения.
Прошло десять минут. Мы сидели в домике.
- Поступила радиограмма, - доложил радист. - «Всё в порядке. В строю самолётов один».
- Хорошо, - сказал майор. - Теперь будут самые неприятные десять минут. Они будут бомбить и не смогут давать радиограммы.
Я стал перелистывать любовно сделанный альбом - историю части. Здесь были портреты лётчиков-орденоносцев, диаграммы боевых вылетов, своих и немецких потерь. Я вздрогнул, когда услышал голос радиста:
- Товарищ майор, поступила радиограмма: «Всё в порядке. Задачу выполнили. В строю самолётов один».
- Это хорошо, - сказал майор. - Отбомбились. Теперь будут самые неприятные десять минут. Ведь они у меня пошли без сопровождения.
Майор некоторое время походил по комнате, потом молча вышел. Я пошёл за ним. Он погулял по двору, посмотрел на часы, ступил на свой ящик и взялся за бинокль, висевший у него на груди.
- Летит, - сказал он и поднёс бинокль к глазам.
Мы пошли на аэродром. И повторилось всё то, что я уже видел. Новая тройка шла, почти бежала нам навстречу. Майор торопился к ним.
- Вчера не вернулся один экипаж, - сказал он на быстром ходу. - Замечательные ребята! Я ещё не теряю надежды. Могут ещё прийти. Правда?
- Конечно, - ответил я, - теперь от немцев часто приходят.
- Я тоже так думаю, - сказал майор.
Он остановился и, приложив руки к шлему, стал слушать донесение.
Вечером я разговаривал с первой тройкой, бомбившей аэродром. Уже из штаба армии было получено известие, что наша авиация уничтожила все немецкие самолёты, обнаруженные утром. Настроение у трёх молодых людей было приподнятое. День прошёл очень хорошо.
Мы сидели в комнате политрука Дубинина - комиссара эскадрильи, опытного, знающего пилота. Он воспитал эту тройку и гордился ею.
- Вот они, наши птенчики! - сказал он. - Лётчик сержант Мельников, штурман сержант Гапоненко и стрелок-радист старшина Каверников.
«Птенчики» переглянулись и засмеялись.
Выяснилось, что экипажу самолёта шестьдесят два года: Мельникову - двадцать три, Каверникову- двадцать, а Гапоненко - девятнадцать.
- Как раз стукнуло шестьдесят два, - заметил Мельников со смехом.
- Да вы, ребята, снимите комбинезоны, - сказал политрук, - здесь жарко. Опустите их до пояса. Как в столовой.
«Птенчики» опустили комбинезоны, и тогда на трёх гимнастёрках засветились золотом и эмалью три новеньких ордена Красного Знамени.
Я хотел бы рассказать читателям биографии этих молодых храбрецов. Но их нет ещё. Их биографии только ещё начинаются. Во всяком случае, семьдесят четыре блестящих боевых вылета - прекрасное начало.
Как всё было? Они учились. Мельников окончил семилетку. Потом учился в животноводческом техникуме. Мечтал стать музыкантом, но в музыкальный техникум ему не удалось попасть. Потом он работал на лесозаводе и без отрыва от производства учился в аэроклубе.
- Когда к нам приехали лётчики, настоящие лётчики, отбирать ребят в лётную школу, они мне сразу понравились, - сказал Мельников, - вот они, оказывается, какие, лётчики... Такие, знаете... эластичные. Они мне здорово понравились с первого раза.
Со своими двумя неразлучными спутниками Мельников познакомился уже в части. Гапоненко кончил десятилетку в кубанской станице. В день окончания школы выпускники гуляли со своими девушками. Был тёплый кубанский вечер. Они встретили почтальона. «А, - сказал он, - вот вы где, ребята!.. Вас-то мне и надо». И раздал им всем повестки из военкомата. Уже на другой день девять юношей были в Краснодаре, и всех девятерых зачислили в школу штурманов. Им дали погулять тринадцать дней. Последние тринадцать дней детства. И сразу началась юность.
Гапоненко смотрит на себя, того кубанского, с высоты по крайней мере пятидесяти лет - так много времени ушло за последний год! Смотрит с некоторым даже юмором:
- Я такой был... Жоржик. Волосы чёлочкой. Кепочка. Одним словом, совсем не то. Вылетел я как-то с инструктором, в школе. Должен был проложить курс. Говорю инструктору: «Подъезжаю к цели». А инструктор обернулся и говорит: «Учтите, курсант: мы не подъезжаем - мы летим».
Каверников был шофёром.
- Три года вкручивал это дело, - сказал он хмуро. Потом со сказочной быстротой школа стрелков-радистов, война, первый боевой вылет.
Об этом первом боевом вылете вся тройка говорит с юмором. Но, видно, ребятам было тогда не до юмора.
- Летели и земли не видели, - сказал Мельников.
Прежде чем полететь, распрощались со всеми, сделали распоряжения, как поступить с несложным их имуществом, отдали фотографии любимых девушек. Одним словом, полетели в полном убеждении, что никогда больше не вернутся. А потом привыкли. Ничего. Летают.
- Заядлое дело, - сказал Мельников. - Затянуло.
- Они вам про себя не расскажут, - заметил политрук Дубинин. - Смотрите, первый полёт был у них в октябре, а сейчас как будто десять лет летают. Талант! Помню, брал их ведомыми в облака. Левый самолёт сразу вывалился, а эти, справа, идут. Криво, косо, а всё-таки идут. Ну, думаю, оперяются птенчики. А потом как стали летать! Только держись! Один раз немцы хотели их от меня оторвать (а оторвут - значит, конец!). Смотрю, машина Мельникова, как венком, окружена чёрными разрывами. Но ничего. Молодцы! Шли вперёд. Хорошо держали строй! Тогда они и подбили «мессершмитта» под Солнечногорском.
«Птенчики» хмурились.
Им было неловко, что их так хвалят.
15 января 1942 года.
====================================================================
От редакции, послесловие
Птенчики
Мельников Михаил Андреевич
Уроженец Кировской области, 1919 года рождения
Пилот
Смелый, инициативный лётчик, волевой командир
Орден Ленина
Орден Красного Знамени
12 июля 1943 года заместитель командира эскадрильи 80-го гвардейского бомбардировочного авиаполка гвардии старший лейтенант Михаил Андреевич Мельников не вернулся с боевого задания по разведке войск противника.
Гапоненко Василий Григорьевич
Уроженец Краснодарского края, 1922 года рождения
Стрелок-бомбардир, штурман звена
Бесстрашный штурман и воздушный боец.
Орден Ленина (представлялся к званию Героя Советского Союза)
Орден Красного Знамени
Орден Отечественной войны I степени
12 июля 1943 года штурман 80-го гвардейского бомбардировочного авиаполка гвардии младший лейтенант Василий Григорьевич Гапоненко не вернулся с боевого задания по разведке войск противника.
Коверников Иван Андреевич
Уроженец Курской области, 1921 года рождения
Воздушный стрелок-радист
Отличный стрелок и умелый специалист по радиосвязи
Орден Красного Знамени
Орден Красной Звезды
18 сентября 1942 года старшина 46-го бомбардировочного авиаполка Иван Андреевич Коверников умер от ран в эвакогоспитале № 1871 в подмосковном Ногинске. Похоронен однополчанами на Глуховском кладбище Ногинска.
Майор Зайцев
Николай Сергеевич Зайцев - гвардии полковник Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза. Летал на пикирующем бомбардировщике Пе-2. Командовал тремя бомбардировочными полками. Войну закончил командиром 80-го гвардейского бомбардировочного авиационного Ченстоховского Краснознамённого ордена Богдана Хмельницкого полка.
В Красной Армии Николай Сергеевич Зайцев с 1929 года. В 1932 году окончил Борисоглебскую школу лётчиков. В 1939 году участвовал в боях с японцами на реке Халхин-Гол. За 30 успешных боевых вылетов на бомбардировщике СБ был награждён орденом Ленина и орденом Красного Знамени.
На фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками майор Зайцев с 22 июня 1941 года.
В июле 1941 года Николай Сергеевич Зайцев был назначен командиром 31-го скоростного бомбардировочного авиаполка. В октябре 1941 года полк был переименован в 46-й пикирующий бомбардировочный авиаполк. Полк входил в состав 77-й смешанной авиационной дивизии Западного фронта.
Под командованием Н. С. Зайцева полк участвовал в Битве за Москву. Лётчики полка поддерживали войска 43-й армии в оборонительных боях на подступах к Москве, совершал боевые вылеты в районы Вязьмы, Гжатска, Можайска, содействовал 33-й армии генерала Ефремова в ликвидации прорывов севернее и южнее Наро-Фоминска.
В январе 1941 года, когда Евгений Петров побывал в полку, лётчики майора Зацева работали в интересах Западного фронта, помогая освобождать Московскую, Калужскую и Смоленскую области. 46-й авиаполк базировался тогда на аэродроме Внуково.
Во время Битвы за Москву 46-й пикирующий бомбардировочный авиаполк сделал 595 боевых вылетов, уничтожил 29 самолётов, 258 танков, около 1400 автомашин, до 6000 солдат и офицеров противника.
С декабря 1942 года Н. С. Зайцев командовал 780-м бомбардировочным авиационным полком 293-й бомбардировочной авиационной дивизии, которая с декабря 1942 по март 1943 года в составе 1-го бомбардировочного корпуса РГК воевала на Калининском, Волховском и Северо-Западном фронтах.
На Северо-Западном фронте в феврале 1943 года Николай Сергеевич Зайцев участвовал во второй Демянской наступательной операции.
В июле 1943 года 780-й авиаполк участвовал в Курской битве.
В сентябре 1943 года майор Н. С.Зайцев был переведён в 81-й гвардейский бомбардировочный авиационный полк на должность командира 3-й эскадрильи. В составе этого полка Н. С.Зайцев участвовал во всех крупных операциях южного крыла советско-германского фронта в 1943 и 1944 годах.
В октябре 1944 года гвардии подполковник Зайцев был назначен заместителем командира 81-го гвардейского бомбардировочного авиаполка.
В январе 1945 года гвардии подполковник Зайцев назначен командиром 80-го гвардейского бомбардировочного авиаполка. Того самого, с которым он начал войну, и который теперь стал гвардейским.
Под его руководством полк освобождал Польшу, штурмовал Берлин, а войну закончил над Прагой.
До самого последнего дня войны Николай Сергеевич Зайцев лично водил самолёты своего полка на выполнение боевых заданий. се его боевые вылеты как лично, так и полков, отличались эффективностью бомбардировочных ударов. Н. С. Зайцева без сомнений можно считать
После окончания Великой Отечественной войны Николай Сергеевич Зайцев продолжил службу в Советской Армии. В 1948 году он окончил Высшие офицерские лётно-тактические курсы. В 1958 году в звании полковника Зайцев был уволен в запас.
После увольнения Николай Сергеевич работал в Ленинградском аэропорту.
2 ноября 1971 года Николай Сергеевич Зайцев скончался. Похоронен в Ленинграде.
Герой Советского Союза Николай Сергеевич Зайцев удостоен награждён тремя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Суворова 3-й степени, орденом Александра Невского, орденом Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
